Князь Рысев

— Оказалось, что он роду знатного, да только бастард. Приблуда, стало быть, по-нашему. Батюшка его дворянин, да к селянкам любил похаживать — вот и уродился. Я тот момент Петербурга еще не знал, барин, что тут творилось — и носом не нюхивал, да говорят, вырезали тут в те времена весь род подчистую, вот те крест! Дохументов на парнягу не было, а дар благородный проявился. Только в офицерской академии ты хоть с даром, хоть бездарем, а не сдался за просто так. Вот положена бумажка, и хоть ты лопни!

Я подлил старику еще чая. Он взял стакан и осушил его не глядя. У меня во рту тоже пересохло.

— Так вот он к инквизаториям-то и пошел. Я, думаешь, про них, от кого знаю? Сам, что ли, сидел надумывал? Это вона, все его наука! Ну, так ты слушай дальше. Говорит, пришел к ним, а они со всех сторон обглядели, разве что в срамные места не заглянули. Крови потребовали — ну, ему-то терять уже нечего, руку-то он кинжалом себе при них и пропорол. Мне потом шрам показывал — во-о-от такущий! Кивнули, признали, мол, в нем барина-то. Круг вокруг него начертили да свечи зажечь заставили. Я-то тогда смолчал, ему не сказал ничего, а у нас так на росстани в колдуны посвящали. Колдунами-то, ими разве что на перекрестке да в банях делаются — видать, силен там нечистый.

Ибрагим встал, разминая ноги, будто раздумывая, говорить ему дальше или махнуть на собственный рассказ рукой. Я едва ли не вскочил от возмущения — это как это махнуть рукой? Я ему дам махнуть! Следовало надавить, чтобы поменьше сиськи мял.

— Ну так что дальше-то было, Кондратьич?

Дед подошел к окну, сложив руки за спиной. Мне почему-то сразу же вспомнился отец — он так же любил встать, взирая в глубины ночной мглы после того, как проверил мой дневник. Будто решал, брать ему обычный ремень или же ремень с армейской бляхой.

— Да а что дальше? Дальше он и сам толком не вспомнил. Говорил, мол, с нечистым беседовал, то да се, да че да. Бисяка ему там подобрали. Мол, давали ему черти задание, да он нерасторопен оказался. А после того как черту в пасть голову сунул, думаешь, с пустыми руками возвращаться-то хочется?

Я отрицательно покачал головой, Ибрагим же цокнул языком.

— Вот то-то же и оно. Предложили ему грехов на душу набрать. Ему-то с младых глаз тогда оно плошкой казалось, да корзиной вышло — я-то все думал, чего он постоянно плечами пожимал, расправлял их? Дак грузом грехи-то лежали, ношей.

— И что ж с ним стало в итоге?

Я ощутил себя как будто посреди старой деревни. За окном лежит снег, летают кусачие щуки — в детстве я верил в летающих щук. Старая прабабка, улыбаясь в кулачок, рассказывает одну страшилку за другой, то и дело поправляя платочек. А ты сидишь и поджимаешь к себе ноги, радуясь такому домашнему, теплому уюту. Мертвецы, утопцы, свадьбы покойников — тогда они казались сказкой и реальностью одновременно.

Здесь же, чуяла моя задница, они только во второй ипостаси-то и есть. Тьфу ты, уже как Ибрагим начинаю излагать…

— Да че ж с ним стать-то могло, барин? Пришибло его. Снаряд недалече с пушкой ударил, а бедолагу лафетом-то и придавило — вот и весь сказ. Да только солдатня потом ночей не спала с неделю — все его крики слышала. Говаривали, мол, чорти его в пекле-то того самого, пекут, стало быть.

Я выпятил нижнюю губу, углубившись в тяжелые раздумья. Ибрагим умолк после своего воспоминания, устало и как-то уж слишком по-старчески опустился на кушетку. Та ворчливо заскрипела, словно он весил целую тонну. Не знаю почему, но нам обоим вмиг показалось, что вот-вот из ниоткуда явится хозяйка и обязательно истребует с нас за порчу мебели.

Не явилась.

Я выдохнул. Это что же такое получается? Единственный путь мне жизнь сохранить, так это в самое пекло сгонять? Здравый смысл был против. Взяв на вооружение клинок сарказма, он твердил, что Ибрагим правильно мне про это ничего рассказывать не хотел, верно другой путь искал. Конечно-конечно, посмеивалось внутри меня самоедство. Ноги в руки и завтра же к этим самым, коих Михайло наш Ломоносов наплодил. А то мы в пекле прям не бывали — и дня не проходит, как туда за чашечкой чая гоняем. Бесы от нас все никак откреститься не могут…

По всему выходило не просто скверно, а очень даже скверно.

Скверно, если все так, как Кондратьевич рассказал. Сдавалось мне, что офицер-то тот ему в уши надудеть мог. Впрочем, с трудом верилось, что Ибрагим из тех людей, кто болтуна за милю не учует. Значит, хоть доля правды, а в том рассказе-то была.

Я посмотрел еще раз на Кондратьича и захотел хлопнуть самого себя по лбу. Что же я, дурак, его-то слушаю? Мне подобные вопросы Майе задавать стоит, она-то уж всяко с магией больше дел имела, чем он. Мой же мастер-слуга… старикан хороший, да, видать, слишком уж впечатлительный.

— Много у нас времени, чтобы решение принять?