Князь С Н Трубецкой (Воспоминания сестры)

Ни до, ни после "знаменательного свидания", я "никаких иллюзий" себе не делал, никаких непосредственных надежд не питал. Я выполнял натуральную повинность и вначале сильно сердился на то, что меня повезли и заставили исполнять "соло". Но при том и до и после, если у меня не было "непосредственных надежд", у меня была и есть уверенность в том, что правда на нашей стороне, и что нет другого нормального выхода из положения, как то, чтобы обратиться к нам, к тем "земским общественным силам", которые одни могут "строить" теперь... Это я тоже сказал в своей речи, хотя забыл второпях включить это в ее текст, который нас просили восстановить на другой день: в тот момент, {264} когда я говорил, мне удалось возбудить в моем собеседнике минутное впечатление в этом смысле. Я полагаю, что оно было минутным, во всяком случае, кратковременным.

Что поделаешь против абулии, да еще при наличии подавляющей массы ежеминутных, повседневных влияний совершенно другого характера? Но в самый момент, в самый день произведенное впечатление было несомненно сильное и заметное. Вместо заготовленного ответа нам было сказано: "От сегодняшнего дня и впредь "вы будете моими помощниками", а затем "народное представительство ляжет в основу единения Царя с народом", причем, однако, и то и другое выражение было вычеркнуто и заменено на следующий день... Вот Вам суть анекдота! Другие анекдотические подробности, доставившие мне художественное наслаждение, например, беседа с Иваном Ильичем (Петрункевичем) - непередаваемы! - тут надо было бы произвести несколько моментальных снимков, чтобы передать мимику. Иван Ильич застыл в виде совы, а его собеседник имел вид оробевшего ребенка, беседующего с "нехорошим дядей".

"Я чувствовал, что и в эту минуту он меня не любит", - вот слова, которые ему приписывали потом.

В течение некоторого времени мои близкие передавали мне отголоски произведенного нами впечатления. Да и по отношению к нам "сфер" видно было, что оно было произведено несомненно, и то, что оно должно было расплыться, хотя это, по существу, не меняет дела, другого выхода нет, и в конце концов придется "пойти в Каноссу". Самый факт нашего приема об этом свидетельствует, и накануне нашего приема наш собеседник прочел в "Le Matin": "il faudra qu'il y passe!" и принял нас.

Но вот за что я не поручусь, не развратятся ли, не революционизируются ли окончательно самые земские и общественные "строители" до тех пор? - {265} потому что до точки кипения осталось лишь немного градусов, и все последние съезды и собрания представляют несомненно опасные признаки. Вам издали это должно быть виднее. Волна, поднимающаяся снизу, и глупые дразнящие меры сверху делают свое дело и заставляют людей терять не только государственный, но и здравый смысл. Это уж не анекдот, к сожалению, и если здесь приходится говорить о впечатлениях, то это впечатления тревожного сна при высокой температуре или впечатление метели, заметающей дорогу.

Но в самую русскую революцию можно веровать еще менее, чем в генерала Трепова, и в этом приходится убеждаться ежечасно... Во всяком случае поживем, увидим, а писать историю еще очень, очень преждевременно. Пока все-таки мы еще прелюдируем и занавес не поднялся. Смешно видеть, как гримируются некоторые любители, собирающиеся выступать на сцену. Вы избрали благую часть - хорошо быть публикой (особенно на любительском спектакле).

Когда наступит такая конъюнктура, при которой можно будет издавать "Московскую Неделю" - предсказать не берусь: внутренняя цензура может оказаться еще более серьезным препятствием, нежели внешняя - для автора настоящего письма. Но здесь я все еще хочу льстить себя иллюзиями и надеждой.

Примите уверение в совершенном моем почтении и позвольте надеяться, что в случае осуществления моих литературных иллюзий, Вы не откажете нам в Вашем содействии. Кн. С. Трубецкой".

Приложение 37.

Записка С. Н. на запрос сенатора Песковского:

На вопрос, поставленный сенатором Песковским:

"Не было ли допущено полное и явное противоречие между общим направлением съезда 6-го июля и чувствами депутации 6-го июня, выразителем коих являлся С. Н., он отвечал:

{266} "Вопрос этот, помимо общего своего значения, является для меня, да и полагаю, и для других депутатов вопросом личной чести, и я думаю, что самый факт нашего участия на съезде 6-го июня служит доказательством, что такого противоречия со стороны съезда допущено быть не могло". Изложив затем по пунктам те "минимальные условия" правильного народного представительства, в признании коих объединились все группы майского съезда и все общественные деятели, и о которых он доложил государю в своей речи, он писал далее: