Князь С Н Трубецкой (Воспоминания сестры)

Сейчас у нас в университете идет Бог знает что! Студенты хотели освистать Герье за то, что он не пожелал полемизировать с "Гражданином" и счел ниже своего достоинства отвечать на его грязные обвинения против женских курсов. Лучшая часть студенчества дала дружный отпор агитаторам, но вдруг, по распоряжению Вановского студентам предложено было обсудить по курсам вопрос о том, как отнестись к статье кн. Мещерского.

Теперь пошел кавардак: начальство беспомощно, студенты желают беспорядков, чтобы взять университет в свои руки. Я не вижу конца смуты. Устав 1884 г. привел к господству студентов, а эти последние служат простым орудием революционных стремлений.

Это очень грустно, но что с этим поделаешь! Поневоле приходится бороться, хотя никакой почвы под ногами не чувствуешь".

Приложение 18.

"Временные правила" и в Киевском университете вызвали усиление беспорядков до такой степени, что заставили брата Е. Н. Трубецкого призадуматься об оставлении университета. Отвечая на это, С. Н. писал в марте 1902 г.:

"Я знаю, как дорого тебе университетское дело, составляющее истинное твое призвание. Если уж в {211} тебе слагается решение оставить университет, то, стало быть, дело плохо. Я люблю университет и многое готов для него сделать: мне жалко даже на будущий год уехать - факультет наполовину опустеет (Виноградов, Ключевский и я): но, право, я все-таки не знаю, кто больше из нас любит университет: во всяком случае ты не меньше, а, вероятно, даже еще больше меня, так как я педагогом (даже университетским) всегда был плохим и, если приносил пользу студентам, то не в этом качестве, да и при том я видел, с какой страстью ты относишься к своему делу, и как ты страдаешь из-за него. Чтобы ты перестал постепенно быть порядочным человеком, - этого я не боюсь! Я знаю, что ты поступишь по совести и притом по настоящей совести, а не по той нервной дряни, которую иная теперешняя мразь за совесть принимает. Ты боишься поддаться впечатлению и хочешь себя проверить, пишешь на бумаге свои доводы и просишь меня выставить тебе другие против них.

Голубчик мой! Трудно мне с тобой спорить. Сам уезжаю и не знаю еще хорошенько, вернусь ли, хотя, по общему мнению, на будущий год беспорядков не будет (вероятно, и у вас). Уезжаю, чтобы очнуться и целых 14 месяцев исключительно отдаться научным занятиям. - Потом, надеюсь, трезвее буду на вещи смотреть. Одно могу сказать - невыразимо будет жаль, если уйдешь! Жаль для университета вообще, не для Киевского, а для русского университетского дела. Это смертный приговор ему. Если ты уйдешь с болью в сердце, без раздражения, без всякой надежды, даже без протеста, - это будет признание, что университет абсолютно невозможен, ни при каких условиях, лет на 20-40, вплоть до общего обновления.

Я сам все спрашиваю себя, так ли это, и неужели же в такую критическую, смутную пору мы должны отказаться от мысли давать людям университетское {212} образование, отказаться от всякой попытки вести дело высшего научного образования. Я спрашиваю себя также, если выходишь по мотиву столь принципиальному, можно ли сидеть молча? Последнее мне кажется едва ли возможным.

Всякий спросит тебя о мотивах твоей отставки - студенты, товарищи, министр, и ты должен будешь ответить. Сказать, что ты уходишь до палингенесии (ldn-knigi: "рождение, возрождение, термин древней греч. философии: 1) Первоначально в стоицизме означал "возрождение" мира после мирового пожара; 2) Позднее попал в сферу пифагорейского учения о метемпсихозе") отечества, было бы неосновательно, да и, действительно, мотив твоего ухода все-таки отсутствие университетского строя в университете. Волнения среди молодежи, вызванные внеуниверситетскими причинами, были бы не страшны для университета и не ставили бы нас в невозможность и унизительное положение, если бы в самом университете Совет занимал положение достойное и авторитетное. Поверь, что автономные советы университетов никогда не стали бы подвергать себя добровольному химическому оплеванию и физическому заушению. Этого нужно добиваться и, если уж уходить, то в случае невозможности этого добиться.

Вот почему в Московском университете я даю себе отсрочку, но только при решении вопроса такой принципиальной важности, как вопрос to be or not to be университету в России: едва ли может быть большая разница между Москвой и Киевом, хотя обструкции у нас еще пока не было. Тут нужен Кантовский категорический императив: "handle so, dass die Maxima deiner Handlung als Prinzip einer allgemeinen Gesetzgebung gelten koenne".

Но тогда ты должен сказать: "все порядочные профессора должны уйти". Мы близки, очень близки к этому: может, час настал...