Князь сердца моего

– Мы должны пресекать нелепые слухи, – провозгласила маркиза. – В конце концов, общеизвестно, что дофин был похоронен на кладбище Сен-Мартен в общей могиле, залитой известью, а все остальное – досужие домыслы. Однако Его Величество должен знать об опасных слухах. К несчастью, у меня сейчас нет под рукой верного человека, которого я могла бы отправить в Англию к Его Величеству. Может быть, у вас?..

Де Мон развел руками.

– Но, может быть, этот кузен, о котором вы упомянули? Каковы его настроения?

Де Мон досадливо дернул уголком рта:

– Я мало что знаю о нем. Кажется, он хитер, хотя и не отличается особым умом. Да и в руках он себя держать не умеет. Вероятно, сказались тяжкие испытания, бегство из России.

– Наполеоновский солдат? – с брезгливой гримаской уточнила маркиза.

– Да. Послушаешь, как он рассказывает о падении моста через Березину, так дрожь пробирает. Сам же Оливье чудом спасся.

Какая-то тень промелькнула в черных глазах маркизы.

– Оливье? – нахмурилась она. – Оливье... А дальше?

– Де ла Фонтейн. Благородная и довольно состоятельная семья. Во всяком случае, он дал своей кузине весьма приличное приданое!

Он улыбнулся. Маркизе, конечно, не дано было постичь смысл этой улыбки, зато де Мону не дано было знать, что он сейчас спас жизнь человеку, от которого охотно избавился бы любым способом.

Де Мон все-таки взялся подыскать курьера в Англию, чем весьма порадовал маркизу. Потом они еще немного побеседовали, превознося Талейрана и браня Наполеона.

Наконец маркиза отбыла.

Де Мон спросил пуншу и уселся у камина, покуривая трубку. Уютно трещали виноградные лозы; табак был хорош, а пунш – великолепен.

Он вновь принялся потягивать пунш, предаваясь невеселым своим размышлениям, но усталость все же взяла свое, и де Мон задремал.

– Не спи! С ума сошел! – Ангелина с трудом растолкала Оливье. – Ты что, спать сюда пришел?!

– А? Нет! – Оливье потряс головой, прогоняя дремоту, и потянулся к Ангелине: – Желаете продолжить, мадам?

Она расхохоталась и оттолкнула его ладонью, будто большого ласкового кота.

– Нет, брысь-брысь! Немедленно вставай и одевайся! Довольно ты дурачил сегодня этого доброго человека!

– Ну и что? Не зря же говорят, дураки – самые счастливые люди на свете, – хмыкнул Оливье. – А что до его доброты, так за пятьдесят тысяч франков годового дохода я бы уехал от жены не на два-три часа, а... – Он был так возмущен, что не заметил, как напряглась Ангелина. – И если на то пошло, не я один дурачил его, а мы вместе. Ведь если какая хворь у тебя и была, то отнюдь не delirium tremens, а самая вульгарная febris erotica![67]

Ангелина выждала несколько мгновений, прежде чем смогла справиться с собой и спокойно предложить Оливье все-таки подняться с постели.

Наконец, чмокнув ее на прощание, он направился к двери, так и не заметив, что подушка по обе стороны от ее головы, там, куда сбегали тоненькие горючие ручейки, мокра от слез.

Сначала она смертельно боялась, что де Мон начнет осуществлять свои супружеские права, боялась его старческого бессилия, которое ей придется преодолевать! Однако в первую брачную ночь де Мон только поцеловал ей руку и отправился спать в другую комнату. То же происходило и в последующие ночи. Разумеется, Ангелина не мечтала о ласках нотариуса де Мона. Она несколько побаивалась этого загадочного человека, так неожиданно взявшего ее под свое крыло... Правда, цена его «первой любви» стоила пятьдесят тысяч годового дохода, зато Ангелина теперь могла не бояться за будущее своего ребенка. Произнеся священные слова обета супружеской верности, она чувствовала непреодолимое желание изменять своему мужу. Ее влечение к Оливье сделалось после недельного воздержания невыносимым, оттого она и решилась на отвратительный обман мужа. Ну а Оливье был только счастлив удовлетворить не просто пыл, но и жажду мести человеку, который так мастерски обвел его вокруг пальца.

Ангелина могла проникнуться сердечной склонностью к тому Оливье де ла Фонтейну, который выиграл ее в карты, а потом доверчиво уснул с нею рядом в блокгаузе, к тому, кто на мосту спас ей жизнь, кто защитил ее от графини д’Армонти на берегу Березины. Но, вернувшись в Бокер, он вмиг утратил отвагу, дерзость и романтичность, превратился в мелкого буржуа, который смысл своей жизни видит только в деньгах. Ангелина стыдилась, что вожделеет к этому человеку, и ей становилось чуть легче, когда она сознавала: на его месте мог оказаться любой другой. На всем свете существовал только один человек, который мог удовольствовать блаженством ее душу и тело, который способен был придать любви одухотворенность, гармонию и высшую красоту, превратив телесное соитие в любовное слияние сердец.

Они с Никитой были предназначены друг для друга! Были, да... И сейчас Ангелина с трудом удерживала рыдания именно потому, что принуждена была всегда употреблять этот глагол только в прошедшем времени. Всю жизнь!

Но зачем ей такая жизнь?..

– Эй, красотка! – Оливье вернулся от двери и встревоженно коснулся пальцем ее щеки. – Что я вижу?