Князь сердца моего

Сейчас Ангелине смешно и страшно было даже думать о том, как она терзалась сомнениями относительно отца ребенка; как поклялась убить дитя и покончить с собой, если различит в лице новорожденного черты ненавистного Лелупа. Сердце подсказало верный ответ задолго до того, как Ангелина увидела маленькое точеное личико и светлые бровки вразлет, что придавало и такой крохе дерзкое, отважное выражение; задолго до того, как в синие глаза матери взглянули ясно-серые глаза дочери, как две капельки схожие с глазами ее отца. Это была Юлия Никитична Аргамакова, видит Бог, она была его, хотя пока что крошечка звалась Жюли де Мон и считалась наследницей огромного состояния приемного отца.

Когда Ангелина увидела завещание мужа, с нею случилась настоящая истерика от ненависти к Судьбе, которая дала ей такого друга, как Ксавьер де Мон, лишь затем, чтобы тотчас отнять его. Нотариус де Мон передал супруге не только все состояние де ла Фонтейнов, но и свое собственное, размеры коего были огромны! Со смертью мужа Анжель сделалась одной из богатейших женщин Парижа, однако об этом мало кто знал, кроме близкого друга-нотариуса, поверенного в делах Ангелины. У де Мона не было ни родственников, ни друзей, и никто не мог опротестовать его волю. Ксавьер де Мон позаботился даже об Оливье, весь его капитал переходил во владение Анжель де Мон, и наследовать его мог только ее ребенок, буде он родится; если же этого не произойдет – ее дети от нового брака. Если же мадам де Мон умрет бездетной и не пожелает изменить завещание в пользу кого бы то ни было, деньги переходили к благотворительным учреждениям. В завещании было только одно условие: мадам де Мон должна ежемесячно выделять Оливье де ла Фонтейну содержание, обусловленное в предыдущем соглашении, в случае же ее смерти это должны делать ее дети – до самой его смерти. В случае же, если Анжель де Мон пожелает отдать свою руку Оливье де ла Фонтейну, распоряжение капиталом все равно оставалось в ее ведении; даже после ее смерти Оливье не мог его наследовать: он по-прежнему всецело должен был зависеть от ее детей.

Посредством такого вот запутанного и вместе с тем очень простого завещания нотариус де Мон, хорошо знавший человеческую природу, решил обеспечить благосостояние Ангелины при всяком повороте судьбы.

Правда, при всем своем желании даже он не смог обеспечить ей покоя.

Ангелина неслышно прошла в дом и поднялась к себе в бельэтаж. Она позвала горничную не прежде, чем умылась, переоделась и собрала в узел свои роскошные волосы.

– Месье де ла Фонтейн дома? – спросила она, стараясь, чтобы голос не выдал ее тревогу.

– Нет, мадам. Месье как ушел утром, так и не возвращался.

Голосок-то у горничной дрожал. Ангелина исподтишка пригляделась к ней. Типичная парижанка: худенькая, бледненькая, с порочным личиком, которое французы назвали бы «пикантным». Этот румянец, это волнение груди... Верно, она неравнодушна к Оливье! А почему бы и нет? Ведь и сама Ангелина какое-то время была к нему неравнодушна. А поскольку они совсем отдалились друг от друга, почему бы ему не завлечь в свою постель эту девушку? Коли так, теперь понятно, почему Оливье всегда хорошо осведомлен обо всех намерениях Ангелины. Впрочем, зачем ему шпионы? Разве он и без того не знает о каждом ее шаге от нее самой (ибо, услышав, что Оливье связан с той же группой роялистов, к которой принадлежал де Мон, Ангелина вновь преисполнилась к «кузену» доверием)?

Тихий вздох вернул ее к действительности, и она увидела, что Лоретта застыла в неудобном поклоне, словно придавленная тяжелым немигающим взглядом хозяйки.

Ангелина повела бровью, и девушка с облегчением выпрямилась, однако в ее голосе по-прежнему звучал испуг:

– Мадам чем-то обеспокоена?

– С чего ты взяла? – сердито спросила Ангелина.

– Мадам недовольна мною? – не унималась Лоретта.

– Вовсе нет. Вот что, Лоретта... – Ангелина на миг запнулась: что бы такое придумать? – Пойди возьми в детской еще один коврик и отнеси постелить Жюли.

– Я скажу Матье, – кивнула девушка, однако Ангелина взглянула немилостиво.

– Если бы я хотела что-то поручить Матье, то сделала бы это сама! – И Лоретте ничего не оставалось делать, как, обиженно поджав свои губки, исполнять приказ.

Это займет ее не меньше чем на четверть часа, подумала Ангелина. Время есть!

И она поспешила по галерее в другое крыло дома, где были комнаты Оливье.

* * *