Князь советский

Климу досталось место в тамбуре. Рядом теснились музыканты, едущие со свадьбы, – они были навеселе и радовались, что в поезде так много народу: значит, контролеров не будет.

– Эх, сыграл бы я вам, граждане, на скрипочке, – говорил голубоглазый мужик с бумажной гвоздикой над ухом. – Да где ж тут локтям развернуться? Непременно в рожу кому-нибудь заеду. А с музыкой ехать веселей.

– А ты нам спой! – предложил кто-то, и скрипач затянул тонким голосом:

Веселись моя натура, –
Мне полезна политура.
Мама рада, папа рад,
Что я пью денатурат!

Публика загоготала.

Климу казалось, что паровоз едва тащится. Он приподнимался на цыпочки, чтобы через плечи музыкантов заглянуть в окно, но на улице шел ливень, и из-за капель на стекле ничего не было видно.

Вскоре поезд остановился.

– Сейчас в Нижний Новгород люкс-экспресс пройдет, «Голубая стрела» называется, – сообщил скрипач. – Пока начальство не проедет, будем ждать.

Клим направился в Салтыковку наугад: дай боже, чтобы Беловы знали, где прячется Нина! А что если ее уже арестовали? Впрочем, вряд ли – она никому не говорила, где живет.

Усталый народ гудел и ругал пассажиров «Голубой стрелы»: единогласно было решено, что всех их надо расстрелять.

Поезд простоял без движения полтора часа, и когда Клим добрался до Салтыковки, было уже темно.

Старик, ездивший в Москву продавать грибы, рассказал ему, как найти дачу Беловых.

– Только ходи аккуратно, – посоветовал он Климу. – У нас больше ни тротуаров, ни уличного освещения нет. Тротуары деревянные были, и их пустили на дрова, потому что исполком не разрешает рубить лес. А керосин к нам уже год как не привозят.

Клим и вправду чуть не сломал себе шею, пробираясь через колдобины на шоссе Ильича.

Нина говорила ему, что Беловы стучат в ворота по-особенному – на мотив дореволюционного гимна «Боже царя храни!» Но от волнения Клим забыл об этом, и его стук перепугал весь дом: Беловы решили, что это ОГПУ.

– Кто там? – осторожно спросил женский голос.

– Это я, – отозвался Клим, и калитка тут же распахнулась.

Из темноты выбежала Нина и бросилась к нему на шею:

– Приехал!

Невероятное облегчение, слишком простое и чудесное, чтобы быть правдой… Клим держал Нину в объятиях, целовал ее в волосы и щеки и повторял что-то несуразное:

– Я ведь думал, что не найду тебя… Я ведь не знал, что ты…

Она прижала палец к губам, и Клим понял, что она ничего не сказала хозяевам о происшествии в ЦДКА.

Нина представила Клима графине Беловой – белокурой, чуть полноватой женщине в аккуратном платье и накинутом на плечи шерстяном платке.

– Очень хорошо, что вы приехали, – сказала она. – Пойдемте чай пить!

Оказалось, что в доме полно народу – помимо Беловых за большим самоваром собрались соседи из окрестных дач. Клим попал в особый мир, ничем не походивший на советскую Москву. Здесь мужчины ухаживали за дамами, девушки смеялись и обнимали друг друга за талии, а дети так радовались гостю, будто к ним приехал Дед Мороз.

Стульев не хватало, и Клима посадили рядом с Ниной на большую бельевую корзину, крышка которой угрожающе потрескивала под их тяжестью.

Клим ощущал прикосновение Нининого плеча, а когда она поворачивала голову, ее волосы касались его шеи. Нина была теплой, родной и невыносимо любимой, и он тихонько гладил ее по коленке – под скатертью, чтобы никто не видел. Нина отвечала ему легким пожатием руки, и все было как раньше – до того, как они по глупости и легкомыслию развалили свой брак.

Сразу было видно, что Беловы живут на грани нищеты. Дача была ветхой, пропахший запахом старого дерева, сушеных грибов и яблок, и в то же время тут явственно ощущался молодой задор: все стены были увешены детскими рисунками, на подоконнике Клим заметил целый выводок колб и реторт, а в углу – наполовину собранный дизельный двигатель.

Он отвечал на расспросы о Москве и с удивлением приглядывался к людям, приютившим Нину. Умные, одухотворенные лица, опрятность и хороший вкус даже в бедной одежде, фразы на иностранных языках, которые все понимали…

Самый младший из Беловых, двенадцатилетний мальчик, которого все уважительно называли Георгий Владимирович, острил на латыни.

– Он у нас древним Римом увлекается, – сказал граф, взъерошив сыну волосы. – Не знаю, как будем учить его. С нашей родословной в университет не поступишь.

– Я сам себя научу! – с большим достоинством ответил Георгий Владимирович.

Оставалось только диву даваться: кому пришло в голову объявить этих людей ненужным хламом, которому нет места в современной жизни? Ведь это цвет нации!

После обеда устроили танцы. Обеденный стол вынесли в другую комнату, графиня сняла покрывало с крышки старенького пианино и принесла ноты.

– Кавалеры, приглашайте дам на первый контрданс! – сказал Белов, становясь в середину комнаты.

Клим поклонился Нине.

– Мадам?

Она присела, как когда-то учили в гимназии, и подала ему руку.