Возвратившись в клеть (она спала в клети на соломе, устланной домашней холстиной), усталая и изнемогающая от любви, она предалась переживаниям. И в воображении ее всплывал образ Улеба, его орлиный взгляд, его густой и сочный голос, горячее дыхание. И по телу ее пробегала дрожь. Сердце ее заполнилось предчувствием счастья, и она опустилась на колени и протянула в сторону леса свои точеные руки (она знала, что там еще продолжали свои свадьбы резвые русалки и бродили добрые духи); она умоляла Перуна не допустить до нее порчи в первую брачную ночь. А первой брачной ночи она ждала как судьбы и думала о ней с замиранием сердца каждый момент дня. Она обращалась ко всем богам, о которых знала от матери и от волхвов, и давала клятву всегда быть им послушной и верной. И она побежала к источнику за огородами, решила встретить светило очищенною водою. Она окунулась в источник и встала на пригорок, вся розовая в лучах солнца, принесла богу-солнцу восхваление и только тогда легла. Сон ее был крепок и глубок, и только под конец его она стала грезить. Она видела озеро и обнаженных на берегу русалок с лебедями. Молодых прекрасных русалок с гибкими телами, с круглыми, как чаши, грудями, с белоснежными руками, с волосами огненного цвета, волнистыми, длинными до пят и густыми, с глазами зелеными как трава, полными любовного восторга и страстного томления. Они улыбались ей и горячо манили ее к себе. Она подбежала к ним и проснулась.
От ветел и берез, растущих вокруг избы, лежали на земле короткие тени. Золотые полдни. Судьба ее сегодня должна решиться. Это был последний день умыкания невест, и Улеб никому ее не уступит. И тогда, чтобы укрепить союз с ним, она пошла к волхву. Она принесла ему гуся, голову которого, чтобы не гоготал, держала между ног. И тогда волхв, узнав ее намерение – приворожить сердце Улеба навеки, сказал, что это будет выполнено, но на вечерней заре. И вот в ту пору, когда подруги пошли в рощу на последнюю гулянку, Роксолана стояла у столетнего дуба и произносила вслед за волхвом слова страшного заклинания.
Кончив шептать вещие слова, волхв, видя трепещущую в божеском наитии Роксолану, дотронулся до ее воспаленных и дрожащих губ корявым пальцем:
– Не страшись судьбы, голубонька, от нее не уйдешь. Сегодня девка – завтра баба. Чему быть, того не миновать. Вижу, сухота тебя в полон взяла, парень все сердце выел.
– Сон не в сон, дедушка. Сердце разрывается на части, ожидавши… Да и страшно.
– Будет он теперь навсегда твой. Заговорили его накрепко. А тебе совет даю: не уступай раньше срока. Пусть остер топор, да сук задирист. И тогда его тоска по тебе еще больше будет. Станет он сегодня тело твое ласкать, отталкивай. А когда будет уже не в силу, дай ему полную волю. Счастье со счастьем сойдется – потеряется ум и стыд, и мера бабьего терпения, и мера мужской ярости. Никто с богом Ярилой совладать не в силах, девонька, так с испокон века водится.
– Каждому твоему слову буду верна, дедушка. Только не откажи нам в милости, обведи нас вокруг ракитова куста.
– Жду вас на утренней заре у источника. Раньше зари в воду не лезь. Пускай сперва заря озолотит твое тело, которое ему любо будет видеть.
Он дал Роксолане заговоренный венок.
– Пойдешь на гулянку, неси венок на голове. А когда будут девки через огонь прыгать, ты к нему подкрадись, брось венок ему на голову. И он будет тем венком связан и станет за тобой гоняться до тех пор, пока не схватит. А ты ему до купанья красоту не открывай, хоть бы его изгрызла любовная тоска и переломала кости мука. Пускай сперва водой очистится…
Она надела венок на голову, зашла домой, обрядилась в лучший свой наряд: платье из беленого холста, украшенное шитым узором из деревьев и цветов. На шею повесила ожерелье из серебряных бляшек и нитку бус; убрала распущенные волосы проволочными легкими колечками; вдела в уши лучшие свои серьги, по две в каждом ухе, бронзовые, густо позолоченные, которые отец когда-то выменял за куниц у киевского купца; руки и ноги украсила перстнями из гладкой витой проволоки с перевесками, звенящими на ходу. Набелила лицо и нарумянила щеки. Оглядела себя в окошко с бычьим пузырем. Движения ее были торопливы, но уверенны.
А в поселке, в этот последний день празднества богу Яриле, уже буйствовало веселье.