Князь Святослав II

Оде хотелось поверить в необоснованность своих страхов, но мрачные предчувствия одолевали ее и бороться с ними не было никаких сил. Если все кончено, значит, ей нужно найти в себе силы пережить это, вспомнить свои прежние отношения с пасынком, вновь превратиться из любовницы в мачеху, растоптать в себе цветок любви, ради которого, казалось бы, и стоило жить. Ода сознавала, что она стала другой для Олега да, пожалуй, и для себя самой тоже, и возврат к прошлому уже невозможен. В прошлом был Ростислав, который умер, вместе с ним умерла в Оде ее первая любовь. Была Анастасия, ее тоже не стало. Покинула Оду и любимая падчерица, с которой было так хорошо коротать долгие зимние вечера.

Близость с Олегом дала Оде новую жизнь, через тяжкий грех познала она блаженство. Любовь - эта чистая птица! - вновь осенила ее своим крылом. Олег стал для нее тем мужчиной, которому она была готова отдать себя всю без остатка. А если надо, то и принять боль и унижения, но лишь бы быть всегда с ним…

Святослав готовил Чернигов к осаде. Князь целыми днями, невзирая на непогоду, осматривал стены и валы, по его приказу смерды углубляли ров со стороны Ольгова поля, везли из окрестных сел ячмень, овес, пшеницу, сено, гнали скот.

Старшие сыновья всюду были с отцом, часто их можно было видеть в боевом облачении; они выезжали с конными дозорами за дальний лес в сторону степи, охраняли купеческие караваны, идущие из Любеча в Чернигов и из Чернигова в Киев. Один из таких караванов вернулся с полпути обратно: у переправы через Днепр были замечены половецкие конники.

Оде никак не удавалось остаться с Олегом наедине, и она мучилась от неопределенности. Теперь, если Олег при Давыде не задерживал на ней свой взор, Оде казалось это не осторожностью, но проявлением холодности. Подозрения день и ночь изводили несчастную Оду, делали ее раздражительной и угрюмой. Ей надоели бесконечные разговоры о половцах, стали противными всяческие заботы по дому.

Состояние Оды бросалось в глаза Святославу, несмотря на его занятость. Как-то поздним вечером, отходя ко сну, князь обратился к супруге:

- Что мучает тебя, краса моя?! По чем изводишься? Иль о ком?..

Святослава Ода боялась пуще всего, с его проницательностью не могли сравниться ни Давыд, ни Регелинда. Княгиня быстро сообразила, как отвести удар от себя и Олега.

- Рвами да валами от большой беды не отгородишься, свет мой, - промолвила Ода, пристально глядя на Святослава. - О Чернигове печешься, а про брата Всеволода забыл? Он-то, чай, ждет не дождется помощи от тебя. Да, видать, напрасно!

Ода тяжело вздохнула.

- Вон ты о чем! - ухмыльнулся Святослав.

- Сам же не раз говорил, что половцы на переяславской земле бесчинствуют и бояре твои то же твердят, - вновь заговорила Ода. - Не рвы копать надо, а вести войско к Переяславлю, выручать Всеволода.

- Своя рубаха-то ближе к телу, - равнодушно заметил Святослав, взбивая подушку.

- Да как ты можешь молвить такое! - с негодованием воскликнула Ода.

- Могу, потому что я - князь, а не младень бестолковый вроде Ромки. Потому что знаю силу врага и свою слабость. Набег поганых, как волна, накатится и отхлынет. Беду не токмо храбростью, но и терпением избыть можно. Степнякам стен и башен Переяславля не одолеть, значит, и за Всеволода бояться нечего. Уразумела?

Не дождавшись ответа, Святослав повернулся лицом к стене.

* * *

Вскоре Святослав созвал на военный совет своих ближних бояр и старцев градских. Даже епископа Гермогена пригласил. Присутствовали на том совете и старшие Святославичи и княгиня.

Ода восседала на отдельном троне слева от супругов. Спинка ее трона была немного ниже спинки трона князя, и это, пожалуй, было единственным отличием в двух резных креслах, искусно сработанных черниговскими мастерами.

На Оде было длинное платье из синей парчи, рукава которого были украшены золотым шитьем, на узкой талии красиво выделялся греческий поясок из золотых колец. Тонкая талия и прямая осанка невольно обращали внимание вельмож на широкие бедра молодой женщины и на ее округлую грудь, скрытую под парчой. На голове - белый плат, облегающий щеки и подбородок, и круглая шапочка, опушенная куницей. На лице княгини была написана серьезная задумчивость, руки со сверкающими перстнями на пальцах покоились на коленях.

Святослав сидел, небрежно откинувшись на спинку трона из мореного дуба, усмешливо щуря глаза и поглаживая усы. Он не чувствовал или не хотел чувствовать торжественности момента, сидя с таким видом, будто пришел на званую пирушку. На нем была длинная бордовая свитка[111] из бебряни[112] с оплечьем, расшитым золотыми нитками. Из-под нее виднелись носки желтых сафьяновых сапог. На голове у князя была соболья шапка.