Князь Святослав II

«Далече, моя ненаглядная. В Тмутаракань!»

«Побудь хоть пару денечков со мной, муж мой далеко и пасынки тоже. Нам никто не помешает!»

«В тереме глаз много, а в Чернигове и того больше».

«Хочешь, в лес ускачем, там нас никто не увидит!»

«Мы в лес поскачем, а за нами слух потянется», - отвечает Ростислав и понемногу отступает к коню.

Ода чувствует, как выскальзывают пальцы Ростислава из ее руки, хочет побежать за ним и не может с места сойти: ноги будто окаменели.

Улыбка исчезла с лица Ростислава, голос его стал тише: «Прощай, любая. Видно, не дано нам счастья изведать».

«Возьми меня с собой, Ростислав! С тобой хоть на смерть!»

Не послушал Ростислав Оду, вскочил на коня и умчался…

Толчок разбудил Оду ото сна. Она открыла глаза, не понимая, где находится. В ушах еще стоял топот удаляющегося коня.

Над Одой стояла полуобнаженная Регелинда с распущенными по плечам волосами и укоризненно качала склоненной набок головой.

- Кого это ты звала во сне, госпожа? - язвительно спросила служанка.

Ода повернулась на спину и сжала виски ладонями, приводя мысли в порядок.

- Я разбудила тебя?

- Нет, госпожа. Я уже встала и расчесывала волосы, когда услыхала, что ты зовешь кого-то.

- Кого же я звала?

- По-моему, Ростислава, - помедлив, ответила служанка, и в ее голосе Оде почудился упрек.

- Тебе показалось, Регелинда.

- Нет, госпожа.

- Так ты подслушиваешь под дверью, негодная! - рассердилась Ода. - Я слишком добра к тебе!

По лицу Регелинды промелькнула тень.

- Я подошла к двери, думая, что зовут меня. Я разбудила тебя, госпожа, потому что не хочу, чтобы об этом прознали другие служанки. Мне думается, неспроста вы с Ростиславом ходили осматривать строящуюся церковь на Третьяке в то лето, когда он жил у нас. Вы еще поздно вернулись тогда. Святослава не было в Чернигове, а из челяди никто ничего не заметил, кроме меня. Я помню, как блестели твои глаза, госпожа! Я думаю, это не от вида храмовых фресок…

- Замолчи, Регелинда! - Ода резко вскочила с ложа. Она хотела ударить служанку, но вдруг сникла под ее прямым взглядом и опустилась на край постели, склонив голову. Спутанные после сна волосы закрыли ей лицо.

- Об этом никто не должен знать, Регелинда, - сдавленным голосом произнесла Ода. - Я люблю Ростислава.

Регелинда наклонилась и поцеловала склоненную голову Оды.

- Разве ж я не понимаю? - ласково проговорила она. - Вижу, как изводишься. Только бы супруг твой не заметил.

Регелинда ушла.

Ода еще долго не выходила из спальни, терзаемая отчаянием безысходности и стыдом вынужденного признания. Разве можно что-то скрыть от проницательной Регелинды, которая знает Оду с детства, хотя сама старше ее всего на пять лет.

Не принесло Оде успокоения и посещение храма, той самой церкви на Третьяке. В храме недавно была закончена последняя отделка, было светло и чисто, строго взирали со стен лики святых угодников, остро пахло известью.

Ода долго молилась на более привычной ей латыни, преклонив колени перед алтарем. Она просила у Божьей Матери прощения - уже в который раз! - за то, что грешила в ее храме два года тому назад. В конце молитвы Ода как всегда попросила пресвятую Деву Марию помочь ей соединиться с Ростиславом.

«…Отврати от него копья и стрелы, болезни и злые наветы, и просвети его на добрые дела во славу Господа нашего. Укажи ему путь, ведущий ко мне. И пусть он не уклонится с него, даже если путь этот будет длиною в десять лет!»

Ода подняла голову и взглянула на иконостас, на его верхнюю часть, где была помещена большая вполовину человеческого роста икона с изображением Иисуса Христа в архиерейском облачении с Богоматерью справа от него и с Иоанном Предтечей - слева. Красивое лицо Иисуса было спокойно и торжественно, взор устремлен к дверям храма, в нем застыла тихая грусть, словно видел Сын Божий всю тщету человеческую избавиться от грехов своих. В глазах же Девы Марии Ода заметила сострадание - сострадание к ней!

«Женщина всегда поймет женщину, - подумала Ода. - Богородица поможет мне».

* * *

Полки Святослава и Всеволода расположились на низком берегу Днепра под Любечем. Князья ожидали подхода киевской рати. Ждали уже второй день.

Святослав места себе не находил, возмущался нерасторопностью Изяслава.

- Небось, с сокровищами своими расстаться не может! Затеял дело, а сам не чешется! Вот-вот ноябрь наступит, не успеем до зимы разбить Всеслава.

Всеволод ничего не ответил, лишь перевернул страницу большой книги в кожаном переплете, которую читал.

Святослав раздраженно расхаживал по дубовым полам просторной светлицы от окна к окну, то на широкий двор поглядит, где дружинники его мечами звенели в шутливых поединках, то на острые верхушки высокого тына, за которым виднелись тесовые крыши хором любечских бояр.

- Послушай, брат, что говорил царь Филипп Македонский[67] о взятии городов, - с улыбкой промолвил Всеволод и зачитал: «…Ни один город не сможет устоять, если в его ворота войдет осел, нагруженный золотом». Каково?

- Ты это Изяславу прочти, - отозвался стоящий у окна Святослав, - с его-то казной можно так города брать.