Он изъявил, кроме того, желание вызвать оттуда же опытных и знающих мастеров для закалки стали, которую делали у нас очень дурно.
Эти предложения светлейшего осуществились уже после его кончины.
Два дня и два вечера толпился народ на тульских улицах, то бегал за каретой Потемкина, с любопытством и уважением поглядывая на знаменитого вельможу, то любовался иллюминацией, дивился прозрачным картинам, глазел на тысячи предметов, для него диковинных и чудесных.
Два дня и два вечера в Туле беспрерывно происходили торжества, спектакли, раздавались музыка и песни.
Наконец, Григорий Александрович уехал и город снова вернулся к своей однообразной и скучной жизни.
Императрица отправила навстречу светлейшему главнокомандующему графа Безбородко. Она ждала своего друга с радостью, вельможи же, которых он заслонил своим присутствием, с ненавистью.
Среди придворной толпы один только не боялся предстоящей встречи — это Платон Зубов. Страшно честолюбивый и затаивший ненависть против Потемкина, не дававшего ему быть «первою персоною» в государстве, он, поощряемый большой партией при дворе и благоволением государыни, вздумал сломить гиганта. Предстояла борьба великана с пигмеем.
Встреча князя в Петербурге, куда он прибыл 28 февраля 1791 года, была необыкновенна по своей пышности.
XVIII. День Потемкина
С первого взгляда казалось, что Григорий Александрович ничуть не утратил своего могущества.
Роль его в устройстве государственных дел по-прежнему была первенствующая.
Имя его имело такое же, как и прежде, обаяние в придворных сферах.
Но… Это «но» было и у Потемкина; хотя императрица и относилась к нему по-старому благосклонно, однако порой замечалось с ее стороны как бы какое-то тайное предубеждение против князя.
Это были, видимо, результаты наветов графа Платона Зубова.
Светлейший, по самому своему характеру, не был склонен к мелким интригам — он привык сокрушать с маху, одним ударом, а не валить противника «под ножку».
Понятно, почему этот чисто русский богатырь не мог терпеть совместничества во власти с Зубовым.
Не желая иметь с ним частых встреч, князь не остановился в приготовленных для него его прежних покоях в Зимнем дворце, а поселился в Таврическом.
Столкновений между этими «светилами», одним еще стоявшим на зените, а другим восходящим, не было по крайней мере крупных.
Из мелких отметим лишь одно.
Вскоре после приезда Григория Александровича в столицу, императрица объявила Зубову, что дарит ему за заслуги имение в Могилевской губернии, заселенное 15 000 душ крестьян, но потом спохватилась, вспомнив, что имение это уже подарено Потемкину.
Тогда она раз за обедом сказала князю:
— Продай мне твое Могилевское имение.
— При всем моем желании исполнить желание вашего величества, — сказал, весь вспыхнув, Потемкин, догадавшись для кого предназначается покупка, — исполнить его не могу.
— Почему?
— Я продал имение…
— Кому?
— Вот ему… — оглянувшись кругом, сказал Потемкин, указывая на стоявшего за его креслом молодого камер-юнкера Голынского.
Императрица, догадавшись, что князь догадался о ее намерении, сильно смущенная, растерянно спросила Голынского:
— Как же ты это купил имение у светлейшего?
Григорий Александрович бросил на молодого человека выразительный взгляд.
— Точно так, ваше величество, купил… — ответил с низким поклоном догадливый Голынский.
В этом поступке виден гигантский размах «великолепного князя» — он не пожалел огромного богатства, швырнув его юноше, лишь бы это богатство не досталось Зубову.
В общем отношении Екатерина к своему подданному другу оставалась, однако, по-прежнему благосклонна. На него сыпались милостивые знаки внимания, награды и подарки.
Григорий Александрович с присущим ему тактом, сам удалился от Зимнего дворца, проводя время у себя в Таврическом.
В своей домашней жизни князь всегда держался порядка, к которому сделал привычку еще в молодости.
Он ложился спать и вставал в назначенные часы.
Впрочем, нередко, особенно в описываемое нами время, он проводил целые ночи, ходя и лежа в постели, но не засыпая. Терпел от этого не столько сам князь, сколько Василий Степанович Попов, изумлявший всех своей неутомимою деятельностью.
Когда Григорий Александрович мучился бессонницей, то беспрестанно призывал его к себе, заставлял записывать мысли и планы, отдавал различные приказания и поручал тотчас же приводить их в исполнение.
Попов являлся всегда в полной форме, работал до утра, не смыкая глаз, и, несмотря на это, когда Потемкин просыпался, первым входил к нему с донесением.
Такая неутомимость Василия Степановича удивляла иногда даже самого князя, потому что Попов, не имевший буквально минуты покоя и исправлявший самые трудные и разнообразные обязанности, был постоянно весел и бодр.
Проснувшись и выслушав доклад Попова, князь на целый час садился в холодную ванну, потом одевался, отправлял краткое утреннее моление и выходил в столовую, где уже стоял завтрак, заключавшийся обыкновенно в чашке шоколада и рюмке ликера.
Затем, если был весел, приказывал своим музыкантам и певцам исполнять какую-нибудь кантату.