Князь Тавриды. Потемкин на Дунае

— Не об этом речь, ваше сиятельство, я разузнать, что и как.

— Так поезжай хоть завтра.

— Чем скорей, тем лучше…

— Говорю, поезжай…

Князь вручил ему в тот же вечер пятьдесят тысяч рублей и отпустил в дорогу.

С не меньшим замиранием сердца, чем и в первый раз, ехал Сидорыч для окончательных переговоров в Смоленскую губернию.

Сердце–вещун чуяло что‑то недоброе…

Предчувствие оправдалось.

Мы знаем, как его встретили в Чижеве и как он принужден был без всяких разговоров поворотить назад.

В ушах его звучала угрожающая фраза Дарьи Васильевны: «Да, прямо к ногам матушки царицы и вас с барином, душегубцев, на чистую воду выведем…»

Он снова невольно сделал движение спиной, предвкушая удары плетью.

Проехавши несколько станций, Степан нашел в себе силы к более хладнокровному обсуждению случившегося.

«Грозит старуха, может, так, на ветер…» — явилась у него успокоительная мысль.

Он начал соображать именно в этом направлении.

То обстоятельство, что Дарья Васильевна упорно отказалась от факта нахождения у нее ребенка княгини и настойчиво выдавала его за сына Акулины, привело Сидорыча к мысли, что старуха сама спохватилась, что совершила преступление, и отпирается.

«Боится, старая, сама под ответ попасть… а я ее испугался… Вот уж подлинно — у страха глаза велики…»

Степан относительно успокоился.

По мере приближения к Петербургу его стал тревожить другой вопрос: что он скажет князю Андрею Павловичу.

Сказать правду, надо возвратить деньги, а между тем Степан, сэкономивший от своей первой поездки несколько тысяч, стал уже одержим незнакомым ему ранее чувством стяжания, да, кроме того, эти деньги давали ему возможность осуществить давно лелеянную им мечту: эти деньги давали ему в руки обладание женщиной, образ которой все чаще и чаще стал носиться в его воображении, но которая для него, крепостного человека, была недостижима. На волю его князь отпустит, а с деньгами она — его. Он, поехав к Дарье Васильевне, хотел ей отдать только половину, а теперь приходится их все возвращать князю — своими руками отдавать свое счастье.

Нет, ни за что!

Сидорыч стал усиленно, как он выражался, «мозговать» вопрос, как сохранить эти деньги в своем кармане.

Усилия его увенчались успехом уже при въезде в Петербург.

Явившись в кабинет князя Андрея Павловича, Степан, не говоря ни слова, упал ему в ноги.

— Что, что такое? — воскликнул не приготовленный к этому князь.

— Смилуйся, ваше сиятельство, виноват…

— Что, в чем, встань, говори.

— Деньги‑то я ей отдал…

— Ну, так что же, взяла, это и хорошо… — весело заметил Андрей Павлович.

— А мальчик‑то помер…

— Как умер?

— Умер… Недели за полторы до моего приезда отдал Богу душу…

Князь истово перекрестился.

— Это самая лучшая развязка…

— А она‑то, Дарья Васильевна, старая хрычовка, мне это опосля, как деньги забрала, сказала… Я было деньги назад требовать… Куда ты… В три шеи прогнала, а если что, сыну, говорит, напишу, а он самой государыне доложит… Сколько я страху натерпелся… Смилуйтесь, ваше сиятельство, может, сами съездите… такая уймища денег, и так зря пропадут.

— Успокойся, дружище, отлично, что она взяла, По крайней мере, у нее рот навсегда замазан… Было бы хуже, если бы ты их привез обратно…

Лицо Сидорыча просияло.

— А что княгиня? — спросил князь.

— Все, слышно, хворает, да, я чаю, скучает больше.

Князь опустил голову и задумался.

Степан вышел и, вернувшись в свою комнату, запер дверь и бережно уложил в свою укладку привезенные обратно княжеские деньги.

Он был капиталистом.

Оставалось добыть волю — он добудет ее.

Князь Андрей Павлович между тем совершенно успокоился. Смерть ребенка княгини примирила его не только с ним, но и с женою.

У него даже вдруг явилось сомнение, не ошибся ли он, обвинив жену; он припомнил ее слова, полные загадочного смысла, на которые он тогда не обратил внимания и которые теперь казались ему шагом к полному оправданию княгини Зинаиды.

«Она не захотела оправдываться из гордости, я запугал ее…» — мелькнула у него мысль, окончательно перевернувшая отношения к отсутствующей жене.

Прошло несколько месяцев. Наступила весна.

Князь взял отпуск и уехал из Петербурга.

Был чудный майский вечер.

Княгиня Зинаида Сергеевна Святозарова сидела, по обыкновению, в саду, около заветного креста, на сделанной по ее приказанию около него скамейке.

Она думала о своем сыне… о муже…

Голова ее была опущена на грудь.

Вдруг около нее раздался голос:

— Зина!

Княгиня вскочила.

Перед ней стоял в дорожном платье князь Андрей Павлович.

— Андрей! — воскликнула она и бросилась ему на шею.

Супруги расцеловались, как бы между ними ничего не

произошло.

Княгиня опомнилась первая.

— Здесь, здесь наша дочь, — указала она на деревянный крест, — наша, твоя…

Она снова бросилась ему на шею и залилась слезами.

— Верю, моя дорогая, верю… я был виноват перед тобой… — прошептал князь и на руках отнес почти бесчувственную жену в дом.

На другой день они выехали в Петербург. Он повез мать к сыну.

XXV У СТУПЕНЕЙ ТРОНА

4 декабря 1773 года Григорий Александрович Потемкин находился под Силистрией [23], осада которой русскими продолжалась уже довольно долго.