Князь Василий Долгоруков (Крымский)

Однако ни утром, ни вечером, ни через день ни Веселицкого, ни его людей никто не потревожил. Казалось, об их существовании все забыли. И лишь неожиданный приход Осман-аги, пригласившего резидента на аудиенцию к Сагиб-Гирею, перечеркнул зародившиеся было надежды, что татары будут чтить его резидентский характер.

Петр Петрович приказал свите седлать лошадей. А сам зашел в соседнюю комнату, где встревоженная жена держала у груди две недели назад родившегося сына, молча поцеловал ее в лоб, перекрестил, грустно посмотрел на прижавшегося к темному соску малютку Гавриила и, прихватив стоявшую в углу шпагу, вышел во двор.

Вся свита — переводчик Дементьев, офицеры, гусары, толмачи, канцелярист Анисимов, — все четырнадцать человек верхом на лошадях ждали резидента.

Навалившись грудью на пегую лошадку, Петр Петрович тяжело перекинул грузное тело в седло, тронул поводья.

Переулок, где располагалась резиденция, был пуст, но улицу, ведущую к ханскому дворцу, запрудили вооруженные татары. Увидев русских, они, крича, подбежали, остановили лошадей.

Один татарин — высокий, горбоносый — выхватил из-за пояса саблю, ткнул Веселицкого в бок:

— Сойди с лошади, гяур!

Петр Петрович побледнел, обронил по-татарски:

— Ты, видно, сошел с ума… Знаешь, кто я?

Татарин надавил саблей сильнее — и снова:

— Сойди с коня!

Веселицкий почувствовал боль, оттолкнул татарина ногой.

Толпа злобно загудела.

Видя, что дальше проехать не дадут, Веселицкий спустился на землю. Его тут же окружили спрыгнувшие с лошадей офицеры и гусары. Над их головами угрожающе взметнулись татарские сабли.

— Не трогать! — крикнул Осман-ага, выжидательно наблюдавший за происходящим.

Татары, продолжая выкрикивать угрозы, неохотно расступились.

Резидент и свита снова сели на лошадей и по живому шумному коридору проехали к дворцу.

Ханские чиновники ввели всех в отдельную комнату, оставили одних. Едва они закрыли двери, стоявшие во дворе татары приложили к плечам ружья и стали стрелять в открытые окна.

Резидент и свита попадали на пол. Со стен на головы брызгами посыпалась штукатурка.

Когда выстрелы стихли, в комнату вошли Абдувелли-ага и Азамет-ага.

Веселицкий, чуть приподняв голову, прохрипел испуганно:

— По мне стреляли…

Абдувелли-ага шагнул к окну, жестами отогнал татар, перезаряжавших ружья.

Поддерживаемый офицерами, Веселицкий, кряхтя, поднялся на ноги и, отряхивая ладонью кафтан, спросил запальчиво:

— Для чего хан пригласил меня?.. Чтоб позор учинить?!

— Хан велел объявить, что находящееся в Крыму российское войско нарушило мир и теперь мы с вами неприятелями стали, — сказал Абдувелли.

— Этого не может быть!.. Позволь мне снестись с его сиятельством! Я от него уже пять дней никаких вестей не имею… Тогда я точно…

Веселицкий не договорил — в комнату заскочил чиновник и зачастил скороговоркой:

— Хан велел, чтобы резидент оставил при себе Нескольких людей, кого сам выберет, а остальных я заберу.

У дверей появились стражники с обнаженными саблями.

Веселицкий покусал губы и нехотя покивал своему конюшему, капралу и трем гусарам Черного полка.

Стражники увели их.

А чиновник прежней скороговоркой:

— Много ли казаков при почтовой службе состоит?

— Тридцать будет, — буркнул Веселицкий.

— Хан велел послать к ним человека сказать, чтоб вели: себя смирно.

Веселицкий кивнул вахмистру Семенову.

Тот, нервно ощупывая рукой эфес сабли, вышел за дверь.

Тут же появился другой чиновник.

— Хан приказал оставить при резиденте только пасынка и переводчика, а прочих отвести в другое место.

Веселицкий наконец-то сообразил, что его хотят лишить охраны, и запротестовал:

— Этих людей вы все отлично знаете! Они при мне не первый день состоят… Я не могу без них обойтись.

Чиновник посопел длинным носом и вышел.

Тотчас дверь резко распахнулась, в комнату ворвались мускулистые стражники, набросились на людей, сбили с ног и по одному — кого за руки, кого за волосы — вытащили поручика Иванова, прапорщика Раичича, резидентского шурина Леонтовича, толмачей, канцеляриста.

С Веселицким остались только подпоручик Белуха и переводчик Дементьев.

Петр Петрович посмотрел на Абдувелли-агу, дрогнул голосом:

— Прошу… по прежней дружбе… Жена моя только от бремени разрешилась, еще слаба… Прошу дом и прислугу не трогать. А ей передать, что я жив-здоров.

Ага вышел, спустя минут пять вернулся, сказал, что по ханскому повелению у резидентского дома будет поставлена охрана.

В это время в комнату донеслись звуки недалеких выстрелов. Все замолчали, прислушиваясь. Стреляли часто, как в бою, но недолго.

Вскоре в дверях появился булюк-баша, державший в руке отрубленную голову. Он кинул ее на пол, катнул ногой, словно мяч, к резиденту.

Петр Петрович в ужасе попятился.

А булюк-баша, довольный шуткой, хохотнул:

— Казаки-то упрямые попались. Умирать не хотели… (Посмотрел на Веселицкого.) Отдай шпагу!

Петр Петрович захорохорился:

— Она не привыкла ходить по чужим рукам!

— В могиле с ней тесно будет, — снова хохотнул баша, достал пистолет и навел его на резидента.

Веселицкий бросил шпагу к ногам баши. Тот поднял ее, вышел.

За окном снова послышался шум.