Князь Василий Долгоруков (Крымский)

Екатерина, остановившись, сосредоточенно выслушала предложение графа и снова неторопливо поплыла по аллее.

— Опять, значит, за старое беремся?

— Сие «старое» есть единственный способ удержать свою ногу в тех землях, — учтиво возразил Панин. — Создав такую область, ногайцы уравновесят себя с Крымом и не дадут татарам набрать прежнюю силу. Да и Порту остерегут в ее будущих происках!.. Тем более, что у нас есть человек, который сможет это сделать.

— Вы имеете в виду Шагин-Гирея?

— Да, ваше величество, его… В рассуждении гирейской породы калги, приобретенного в ордах почтения и некотором участвовании в их властительстве, он есть наиудобнейший человек к этому способу.

Екатерина сделала еще несколько шагов, снова остановилась.

Б двух саженях от нее, у брошенной кем-то хлебной корки, с громким чириканьем копошилась стайка воробьев. Корка на солнце почернела, подсохла, клевалась плохо, и воробьи таскали ее по желтому песку, выхватывая друг у друга. Очередной взмах графского платка заставил их испуганно нырнуть в зелень росших поблизости кустов.

Екатерина перевела взгляд на потное лицо Панина.

— Конечно, из всех татар калга для нас наилучший… Только не раздражен ли он ныне внушением князя?.. Я так и не уразумела, зачем Долгоруков велел ему покинуть орды и возвратиться в наши границы.

Никита Иванович с некоторой небрежностью пожал плечами:

— Князь много чего натворил неразумного… И с калгой тоже… Уж коль тот в военное время в ордах был, то и в мирное мог бы при них оставаться.

— А может, есть резон, чтобы он действительно покинул Кубань? Но поехал Не в Полтаву, а в Крым. Пусть теперь там послужит на пользу империи!

Панин снова пожал плечами — на этот раз неопределенно:

— Послужит ли?

— А в чем сомнение?

— Надобно прежде прикинуть те обстоятельства, что возникнут в ордах в связи с его отъездом.

— Боитесь, что вреда на Кубани станет больше, чем пользы в Крыму?

— Да, ваше величество, боюсь… Слух о заключении мира только достигает тех народов. Многие по своей легкомысленности до сих пор развращены турецкими посулами. Мы только-только привели орды в некоторое единомыслие, и не хотелось бы потерять оное от собственной неосмотрительности.

— Тогда нужно, чтобы Щербинин съездил на Кубань!.. Пусть в приватной беседе с калгой выяснит, есть ли нужда быть ему в тех землях. И согласится ли он переехать в Крым для вступления в тамошнее правление, дабы способствовать хану в утверждении нового состояния татарской области?

— Этот хан порядочная сволочь, — загнусавил Панин, — и для наших видов…

— Оставьте, граф! — перебила Екатерина, гневно сдвигая брови. — Какой бы сволочью он ни был — он хан. И поскольку Крым утвержден независимым государством, то Сагиб-Гирею следует оказывать пристойную почесть и уважение… А вот калге надобно вбить в голову, чтобы наставил брата на путь праведный!

Не ожидавший от императрицы такой вспышки, Панин смутился, обидчиво блеснул глазами, но после недлинной паузы снова заговорил о Шагин-Гирее.

— Мне думается, что перевозить его в Крым пока рано. Вот когда полуостров освободится от турецких войск и сами крымцы успокоятся — тогда присутствие калги будет полезным. А пока пусть поспособствует лучшему благоустройству ногайцев на Кубани.

Екатерина не ответила.

Размышляя о предложениях Панина, она молча шла по аллее. Рядом, отстав на полсажени, шагал граф, шумно выдыхая из груди воздух и продолжая отмахиваться от назойливых мух. Дойдя до увитой зеленым плющом беседки, императрица остановилась, повернулась к Панину, изрекла повелительным тоном:

— Я не позволю признать пустыми все наши подвиги в отторжении Крыма от Порты!.. Напишите об этом Щербинину.

— А Долгорукову?

Екатерина выразительно повела бровью:

— В самых общих чертах… Я намерена распустить Вторую армию, а его ближе к зиме отозвать от командования…

2

Новый 1775 год высочайший двор встретил не только в праздничных хлопотах. К обычной взволнованной и приятной суете с веселыми и шумными застольями, яркими маскарадами и изящными балами, с обязательными визитами и поздравлениями прибавились многочисленные рутинные заботы, связанные с предстоящим переездом императрицы в златоглавую Москву. Именно здесь, в древней столице Российского государства, Екатерина решила отпраздновать заключение столь выгодного, для империи Кайнарджийского мира.

Свой отъезд в первопрестольную она назначила на 16 января, но уже задолго до этого дня из Петербурга в Москву потянулись длинные санные обозы, груженные сундуками и коробами, набитыми массой нужных и ненужных вещей — одеждой, посудой, утварью, украшениями. В этих же обозах, неторопливо скользивших мимо густых заснеженных лесов, ехала, поеживаясь от колючего мороза, дворцовая и чиновничья челядь, которой следовало подготовить беззаботное проживание и самой государыни, и всех, кто с ней прибудет, — свиты, членов Совета, высших сановников.