Князь ветра

Едва ли эта новость успела дойти до каждого из цэриков, но смысл происходящего был очевиден всем, кроме меня. Все мгновенно сообразили, что ни ладанки-гау, ни обычай мочиться на дула собственных трехлинеек, чтобы ружье в бою знало своего хозяина и не внимало голосам злых духов, норовящих заклинить затвор или перекосить патрон в патроннике, ни зашитые в подкладки халатов лоскутки с заклинаниями и пакетики с какой-то кладбищенской трухой, ничего не может противостоять могучей магии обороняющих Барс-хото мангысов. Началась паника. В считанные минуты вся бригада, увлекая колеблющихся, хлынула в направлении лагеря. Напрасно я метался от одного офицера к другому, приказывал, уговаривал, палил из своего карабина. С тем же успехом можно было попытаться остановить стадо взбесившихся быков, пуляя по нему из трубочки жеваной бумагой.

Баир-ван по-прежнему не показывался, зато появился Джамби-гелун со своими дербетами. Издали я видел, как он, сидя в седле, ташуром лупит пробегающих мимо цэриков, но также безрезультатно. Они уворачивались или прикрывались руками и бежали дальше. Китайцы стреляли все реже. Слышно стало, как гудят гонги в расположенном возле центральных ворот храме Гэсэра[16].

Казалось, все потеряно, когда слева, наперерез бегущим, выплыло красное полотнище личной хоругви Найдан-вана. Чуть позже я заметил и его самого. Пеший среди конных телохранителей в дербетских шапках, он быстро шел против течения толпы, воздевая над собой и растягивая на поднятых руках что-то изжелта-бурое, тонкое, похожее на бумажного змея или, скорее, на неровный кусок выцветшей грязной материи. В следующий момент я понял — это не что иное, как человеческая кожа, снятая с убитого по дороге к Барс-хото киргиза, просоленная и высушенная. По тому, как она выгибалась, видно было, что ее хранили скатанной в рулон. Съежившийся скальп болтался у Найдан-вана под мышкой. Чудовищный трофей должен был напомнить беглецам, что мангысы тоже смертны.

Эффект не заставил себя ждать: цэрики начали останавливаться. Я видел, как глаза тех, что находились ближе ко мне, приобретают осмысленное выражение, словно они спросонья умылись холодной водой и сквозь тающую пелену ночного кошмара начинают различать знакомые места. Это был пейзаж их духовной прародины, какой она представлялась Баабару. Я еще не знал, что он лежит неподалеку от меня с хрустальной пулей в горле.

Уже совсем рассвело. Всадники, сопровождавшие Найдан-вана, приотстали; теперь он шел совершенно один. Все молча смотрели ему вслед. Китайцы прекратили огонь. Они, вероятно, приняли его за парламентера. Наступила тишина, прерываемая лишь отдаленным гудением гонгов.

На расстоянии примерно в четверть версты от крепости Найдан-ван выбрал участок повыше и поровнее, расстелил кожу на земле, наступил на нее и придавил камнями края, чтобы они не сворачивались. Несколько секунд он стоял неподвижно, затем стал раскачиваться, приплясывать, кружиться, приседая, размахивая желтым шелковым хадаком. В другой руке у него оказался маленький дамар, храмовая колотушка для отпугивания злых духов. Я слышал ее частый, дробный, тревожно-гулкий стук. Произносились, очевидно, и заклинания, но они до меня не долетали. Все вместе это призвано было обеспечить нам поддержку потусторонних воителей типа Чжамсарана, вдохнуть в нас мужество и вселить страх в сердца вставших под знамена партии Гоминьдан товарищей того мангыса, чья сушеная оболочка превратилась в молитвенный коврик под ногами Найдан-вана, в источник его экстаза, в батут для прыжка в иные миры, где он сейчас пытался найти новых союзников и с их помощью переломить ход сражения. Точное значение этой пляски, если оно вообще существовало, было выше моего понимания, я не мог судить, явилась ли она просто удачной импровизацией или же воспроизведенной в полевых условиях той самой магической церемонией, ради которой Джамби-гелун и приказал содрать с киргиза кожу.

Зрелище было фантастическое. Все стихло, сотни вооруженных людей напряженно всматривались в одинокую фигурку, танцующую между двумя станами. Китайцы опомнились первыми. Они возобновили стрельбу, фонтанчики пыли брызнули в опасной близости от хубилгана. Он не обратил на них внимания, и тогда впервые за сегодняшнее утро грозно завыли бригадные раковины. Их трубный звук далеко разнесся по розовеющей равнине. Тут же на правом фланге откликнулись все четыре наших «льюиса». Пулеметчики пристрелялись на удивление быстро. Через минуту, как на учениях в Дзун-Модо, кирпичная крошка взвилась над зубцами. Тем временем Джамби-гелун выехал вперед и карьером пустил своего степняка к Барс-хото. Верховые с визгом устремились за ним, сзади побежала пехота.