Князь Владимир

Не доходя до помоста, воины Ярополка склонили знамена. Копья, на которых развевались желто-голубые полотнища с трезубцем, оказались нацеленными прямо на Владимира. Он недовольно шевельнулся, но, прежде чем успел раскрыть рот, Стойгнев двумя прыжками оказался там, грубо схватил ближайшие знамена, выдернул из рук худых и бледных как смерть воинов, яростно швырнул оземь.

– Вот так! – гаркнул он. – На землю прапора этого ублюдка!

Воин справа резко ударил острием своего знамени. Звериная ловкость и сила спасли Стойгнева от верной смерти. Он успел извернуться, принял широкий наконечник в бок. Удар был силен для такого обессилевшего человека, каким выглядел воин Ярополка. Острие вошло между пластинками доспехов, скользнуло по ребрам.

Тут же древко хрустнуло в могучих ладонях воеводы. Он хотел ухватить обидчика за горло, но отшатнулся поневоле: с гнусным чмоканьем в левом глазу воина появилось белое оперение стрелы. В лицо Стойгнева брызнуло мокрым, он отшатнулся с гадливостью.

Тут же еще две стрелы с силой ударили в грудь несчастного. Он упал на колени, все еще не выпуская знамени. К нему подскочил дружинник с топором, без нужды дважды рубанул по голове.

За спиной Владимира лучники наложили новые стрелы на тетивы. Стойгнев пнул распростертого в крови воина, почти закрытого упавшим на него прапором, вернулся, зажимая рану, к Владимиру. Между пальцев просачивалась кровь.

Владимир недовольно мотнул головой. Стойгнева утащили к лекарю, а дружинники новгородцев обнажили мечи. Воины Ярополка обреченно бросали знамена под ноги новгородцам. Лишь один остался стоять, как стоял. Его боевой прапор был склонен ровно настолько, чтобы багряное полотнище висело над самой землей, но не касалось ее.

– А ты что стоишь? – спросил Тавр недобро.

– Это боевой прапор, – ответил воин смертельно усталым голосом.

Он был в полных доспехах, и сейчас, когда мотнул головой, забрало скользнуло вниз, клацнуло, укрыв нижнюю часть лица. На Владимира и новгородцев смотрели через узкую прорезь шелома голубые, как небо, глаза. Воин держал левой рукой щит чуть сбоку и слегка наклонив, готовый отбивать удар спереди и слева, а ноги едва заметно подогнул. Меч висел на поясе в ножнах, но в одно мгновение он мог его выхватить. Владимир оценил выучку воина.

Тавр подал знак лучникам, но Владимир вскинул ладонь:

– Стоять! Кто ты, витязь, и почему ослушался?

– Это знамя Святослава, – глухо донеслось в узкую прорезь шелома. – Оно не склонилось даже перед императором ромеев, прославленным полководцем Цимисхием.

Владимир вскочил. Темные глаза князя блеснули гневом.

– Так что же ты… Почему склонил? Сами боги не смеют склонить прапор, овеянный победами моего великого отца!

Он сбежал вниз, пал на колено и благоговейно поцеловал край прапора. Воин стоял недвижимо. Замерли все, как новгородцы, так и дружинники Ярополка. Слышно, как вдалеке фыркнула лошадь, а еще дальше плакала женщина.

Когда Владимир поднялся, к прапору стали подходить Тавр, Войдан, Кремень, подошел даже Стойгнев с перевязанным боком, а затем остальные воеводы, бояре, знатные люди. Каждый падал на колено, истово целовал край прапора. Воины уже гомонили раскованно, вражда как-то сама собой начала улетучиваться. Убитого незаметно унесли, а воин, что держал знамя Святослава, чуть выпрямил спину, но забрало по-прежнему держал опущенным.

Тавр усмехнулся, отошел в сторону. Уж он-то, стоявший рядом, видел, что, когда Владимир накричал на воина за недостаточное почтение к прапору Святослава, когда изображал неистовый гнев, на самом деле был холоден, как змея перед броском на жертву. Глаза его бесстрастны, он дергает за ниточки души своих воинов и дружинников Ярополка, уши ловят каждое слово, а тело изображает возмущение, гнев и любовь к великому полководцу земли Русской! Не стань он князем, не было бы равного среди скоморохов! Молод, а повадками змея, прожившая сотни лет…

Ярополку было оставлено пять гридней, челядь и домашние. Так передали от Владимира. А встречу их назначили в Киеве, в великокняжеском дворце. Варяжко хмурился, видел желание унизить Ярополка, принимая его как почетного пленника в его же дворце. Сам Ярополк стал молчалив, часто молился, чего раньше Варяжко за ним не замечал.

Они покинули Родень в тот же день. Даже двигаясь без торопливости, с ними везли Юлию в повозке, та часто застревала, к вечеру достигли ворот Киева. Ярополк стал еще тише, нахлобучил на голову капюшон плаща. Варяжко подозревал, что великий князь земли Русской и хотел въехать в свой град впотьмах, чтобы не видеть осуждающих глаз киян.

Варяжко ехал рядом мрачный, как грозовая туча.

– На смерть явились, княже, – сказал он обреченно. – Сами, как бараны. Новгородец уже наточил для нас ножи.

– Не болтай!

В голосе Ярополка была боль. Варяжко оглянулся на закрытый возок, понизил голос:

– Охрана с нами невелика. Надо бежать, еще не поздно даже сейчас.

Копыта застучали по брусчатке главной улицы. К ним подъехал, заслышав разговор, один из новгородских дружинников. Варяжко свирепо усмехнулся, сказал Ярополку громко: