Князь Владимир

– И каждая часть начинала жить по-своему, – прервал Владимир. – А по-простому это значит, что тут же затевала войну с соседями! А особенно с племенем, породившим их. Верно?

– Увы, да.

Владимир со стуком опустил на столешницу тяжелые кулаки. Посуда подпрыгнула.

– Но есть ли предел этому бессмысленному действу? Что за цепь: отделившись от родителя, тут же воевать с ним? И со всеми, кто рядом?

– Для того и ведаю тебе древнюю и горькую историю нашего народа, чтобы ты понял, уразумел, преисполнился гордостью и печалию. Слушай дальше…

Владимир оглянулся на хмурые лица воевод. Им уже в печенках сидел монотонный рассказ волхва. Войдан вовсе уронил голову на грудь и шумно похрапывал. Кремень скреб в затылке, пытался поймать выпадающий волос, а найдя, тут же принялся совать его в ноздрю Войдана. Воевода потешно кривил рожу, двигал носом, бурчал, но не просыпался. Тавр слушал с непроницаемым лицом.

– Погодь, – сказал Владимир просительно, – ты много мудрости обрушил за один раз. Моя бедная голова не вынесет! Дай передых. Продолжим в другой раз, а пока я должен заняться делами более земными. Кремень, ты слушал всех внимательнее… проводи верховного волхва с наибольшим почтением. И вручи дары капищу богов наших.

Кремень подхватился, едва не уронил Войдана. С готовностью подхватил волхва, почти бегом, но со всей почтительностью пронес до выхода. Там старого волхва приняли молодые помощники, взяли бережно под руки. Кремень вернулся с широкой улыбкой облегчения, даже ладони отряхнул, словно полдня держал какую пакость.

Владимир с грохотом обрушил кулак на край стола. Посуда подпрыгнула, зазвенела. Войдан очнулся, на лету ухватил узкогорлый кувшин, не дал разбиться о пол. Еще сонными руками поднес ко рту, забулькало, по горнице потек запах пряного вина.

– Не понимают! – сказал Владимир яростно. – Я политик! По-ли-тик!

На него смотрели кто с сочувствием, кто с иронией, но все – непонимающе.

– Все эти рассказы о великом прошлом… – сказал Владимир с болью в голосе. – Зачем? Чтобы я преисполнился спесью? Мол, мой народ древнее всех, уже этим я выше других? Так меня тогда с моей Русью и куры загребут. Как бы я ни убеждал себя и вас, что мы-де древнее и потому имеем право на чужие земли, а еще по праву первородства могем другие народы тыкать мордами в ихнее… да и свое дерьмо, но они-то знают, что мы не древнее!

Борис, который не ушел с Нессом, враз ощетинился:

– Княже, мы в самом деле древнее! У меня есть старые записи…

Владимир досадливо отмахнулся:

– Что толку читать чужие летописи? И выдавать их за свои? Конечно, от кого-то и мы пошли. Не из навоза же вылезли, как черви. Но ежели за века не раз сменили земли, язык, веру, то мы уже не тот народ, чьи летописи читаешь и присобачиваешь для Руси! Но будь мы в самом деле древнее всех на свете, то что? Вон иудеи и язык свой сохранили, и веру, и летописи ведут от начала времен, и род насчитывают по сто колен, ежели не по тысячам… Ну и что же? Они так же гонимы, как цыгане или угры. В мире нет почтения к древним народам. Со слабыми не считаются, так мне сказали однажды… в городе городов, будь он… Уже потому мне, князю, надо думать о сегодняшнем дне… и завтрашнем! Да только ли мне, князю? А вам?

Это повисло горьким укором.

Глава 25

Едва по дорогам Руси промчались вестники, что война за престол кончилась, как по тем же дорогам потянулись сперва робко, затем все увереннее купцы, миссионеры, калики, странные заморские гости, от которых непонятно чего и ждать: торговцы не торговцы, послы не послы…

Раньше всех в Киеве появились миссионеры. При взятии Киева и Роденя они были в дальних городах и весях, резни избегли, а когда вернулись в стольный град, здесь уже власть была в железном кулаке захватчика, за разбой, татьбу и обиды чужим или своим гостям карал свирепо и немедля.

Владимир проповедников в терем не пускал, даже во двор велел не запускать, какого бы бога ни славили, но один дождался его выезда рано утром, солнце едва-едва позолотило небокрай. Бросился как коршун на цыпленка, ухватился обеими руками за стремя:

– Великий князь! Выслушай слово Истины! Увидь свет!

Сзади послышался холодноватый скрип железа. Кто-то из дружинников, выказывая рвение, вытаскивал меч. Владимир предостерегающе вскинул руку. Уже и латиняне под его защитой, а этот еще и сам кидается на меч, в мученики попасть размечтался. По их вере кто гибнет за бога, того тот берет к себе, кормит и поит уже всю вечность.

– Что тебе? – спросил он нетерпеливо. – Говори быстро.

– Прими Христа! – возопил монах страстно. – Прими истинного Бога!

Владимир удивился:

– Я не понял, о чем речь? Наша Русь открыта для всех! Вошла в нее жмудь – на холме среди наших богов появился ихний Алябис. Вон, гляди! С головы до ног уже в гирляндах цветов. Жмудь живет с русичами бок о бок, а то и вперемешку, так и боги стоят рядышком, гутарят мирно о своем, божеском. Пришла чудь – своего бога принесли и поставили вровень с нашими. И что же? А ничего. Все люди, всяк хорош по-своему. И боги все хороши, дурному не учат.

Монах затрясся от ярости. Лицо перекосила гримаса.