Князь Владимир. Книга 2

— Заходи. Здесь не твой дворец, но поговорить можно.

Оказавшись внутри, Самуил оглянулся по сторонам, сказал шепотом:

— Послезавтра венчание! А я все никак не могу ничего придумать. Как посмотреть эти родинки?

— Не представляю, — признался Владимир.

— Я хотел подослать свою верную няньку, — признался Самуил, — чтобы она посмотрела при купании. Но проклятые ромеи моих слуг не подпускают и близко!

— Это подозрительно.

— Да, но еще не доказательство.

— Ты прав. Я тоже не люблю, когда чужие видят, как я ковыряюсь в носу или чешусь, перекосив рожу… На людях мы должны быть гордыми и надменными.

Оба невесело засмеялись. Самуил сказал:

— Да уж, почтение пропадет, ежели увидят нас с глупыми рожами. Что позволено простым людям, того не хотят видеть в нас. Может, потому чертовы греки и не допускают в свои покои…

Заснули только под утро, так ничего и не придумав. Сувор приготовил каву, разбудил обоих. Самуил пил быстро и невнимательно, глаза его блуждали поверх голов.

Когда им подвели коней, послышался топот копыт. Примчался на взмыленном коне Добрянко. Завидев князя, улыбнулся хищно, в глазах было хитрое веселье. Владимир сказал Самуилу дрогнувшим голосом:

— Погодь малость…

Самуил сказал умоляюще:

— Владимир, ты мне дороже брата! Умоляю, поскачем. Сейчас решается, жить мне или умереть в позоре.

Владимир выхватил из руки Добрянко свернутый в трубочку лист. Тот был так густо переплетен шелковыми шнурами и запечатан хитроумными печатями, что почти не оставалось свободного места. Владимир принялся было ломать трясущимися пальцами печати, но опомнился, протянул Самуилу:

— Взгляни!

Тот с недоумением принял свиток. От него еще исходил тонкий дразнящий запах. Повертел в руке, догадался:

— Это… от нее?

— Да, — прошептал Владимир. Губы прыгали, будто готовился заплакать. — От нее самой…

Самуил некоторое время смотрел в сияющее лицо русского князя. Отвел взор, голос был невеселый:

— Даже, если бы мне прислали настоящую Анну, я бы отдал ее тебе… Я же вижу, как ты ее любишь. Счастливый!

— Я? — переспросил Владимир. — По-моему, счастливы те, кого любят.

Самуил покачал головой:

— Ошибаешься. Любить могут и ничтожного человека. У вас тоже говорят: любовь зла — полюбишь и козла. А вот тот, кто любит, он богаче… Богат не тот, кто берет, а кто дает. Любящий — дает! Благовония могут обманывать, но это, если не обманывают мои глаза, в самом деле печати императорского дома… Только странные… Ах да, это же не государственные печати, а личная печать сестры императоров…

Владимир повернул коня:

— Войдан, Тавр! Останьтесь за меня. Я с Самуилом в его столицу. Со мной пойдет только малая дружина в дюжину человек.

Войдан начал отдавать распоряжения, а Владимир, не слезая с седла, сломал все печати. Самуил завистливо следил, как на лице русского князя менялись десятки выражений от удивления до безмерного облегчения. Поколебавшись, Владимир протянул грамоту Самуилу:

— Ты мой брат… по доле. Потому, прочти. Но — пусть останется только в твоем сердце!

Самуил отстранил грамоту:

— Ты мой брат, я верю твоему слову. Сам скажи, что там.

— Самуил, она пишет, чтобы я не тревожился из-за слухов. Мол, ее отдают за болгарского царя Самуила… Она сейчас в далеком летнем дворце на малом островке в Эгейском море. Когда лето кончится и наступят холода, она вернется в Царьград. Ну, а остальное… остальное личное…

Самуил кивнул, потянулся к Владимиру, крепко обнял:

— Прости за сомнение. Теперь я знаю. Прости, мне надо возвращаться.

Владимир ухватил его коня за повод:

— Тпру… Я еду с тобой. Войдан, дружина готова? Ладно, пусть догоняют. Поехали, Самуил. У меня есть еще одна мысль.

Кони галопом сорвались с места. Владимир спрятал грамоту за пазуху, лицо его, оставаясь счастливым, обрело черты жестокости.

— Что за мысль? — спросил Самуил на скаку.

— Да очень просто! — крикнул Владимир. Ветер трепал плащ за плечами, тот хлопал как пастух кнутом. — Я служил во дворце больше года! Ипаспистом! А ипаспистов все базилевсы знают в лицо, знают их имена. Так же нас всех знала и семья базилевсов. Мы сопровождали каждый их шаг, ходили с ними на ипподромы и в бани, плавали по заливу, брали на руки и переносили по сходням на их корабль… Словом, меня узнает в лицо любой член семьи!

Самуил долго скакал молча. Лишь на повороте, встретившись с Владимиром взглядом, хмыкнул громко:

— И базилевс тебя не удавил? У тебя ж все на лице написано!

— Спасибо! — крикнул Владимир в ответ.

— За что?

— Да говорят: «хитрый», «хитрый»… Я тоже начал думать, что я хитрый и скрытный.

Сзади послышался грозный топот. Их настигала на легких конях отборная дружина. Самуил оглянулся, бросил невесело:

— Даже самые хитрые из нас… в каких-то делах глупцы редкостные. На одну и ту же наживку попадаемся из года в год, из века в век. Со дня сотворения мира!

Владимир покосился на темное от тяжких дум лицо болгарского царя. Подумал с облегчением, что его, как говорят христиане, чаша сия миновала. Он-то не попадется. У него совсем-совсем другое…