Князь Владимир. Книга 2

— Позор! — ревел Волчий Хвост. — Стыдоба! Их впятеро меньше!

— Они лапотники! — вторили ему другие воеводы. — Укрепимся духом!

Внезапно раздались ликующие крики. Со стороны новгородцев в самую гущу боя несся небольшой отряд на свежих конях. Впереди летел с поднятым мечом непобедимый молодой князь! Он был прекрасен на белом коне и с поднятым мечом в оголенной по плечо руке. Старые воины киян ахали, вслух заговорили, что это сам неистовый Святослав ведет северные войска.

За князем в грохоте копыт мчались его воеводы — в чешуйчатых доспехах, блестящих шлемах, все как один с радостными лицами, смеющиеся. В их руках блистали мечи и топоры.

По киевской рати прокатился стон. Теперь уже не только старые воины, прошедшие войну с хазарами, бои в Болгарии, но и земское войско увидели не новгородца: на них мчался всегда молодой Святослав — огненный, неистовый, гремящий веселой удалью и бесшабашием. В нем было столько красоты и веселой удали, что он выглядел бессмертным богом. С ним летит Правда, он непобедим, с ним все боги!

И кияне дрогнули, подались назад, не отрывая от него взоров. Многие бросали оружие и стремглав бежали вдоль берега, ныряли в лесную чащу, где отыщутся тропинки, ведущие обратно к Киеву.

Волчий Хвост охрип от крика, но когда бежала и старшая дружина, он повернул коня. Сражение было проиграно, проиграно позорно. Даже дружинники бежали в лес, однако новгородцы их преследовать не стали.

— В отца, — заметил на бегу один из старых дружинников. — Тот запрещал нам бить убегающих!

— А мы, дурачье, еще бурчали…

— Сокола видно по полету, — согласился третий.

Они отдышались, привели себя в порядок и пошли в сторону Киева. По крайней мере хоть оружие не бросили, как земское войско!

Но почему огромная печенежская орда так и простояла в бездействии?

Владимир остановил взмыленного коня на вершинке холма. Киев был как на ладони. Огромный, раскинувшийся на полмира, огороженный высокой каменной стеной. Одних резных теремов в три-четыре поверха не счесть, вон как блещут крыши, а уж домов, хижин и землянок смердов видимо-невидимо, муравьев и то на свете меньше. Как воевать с такой мощью?

Сердце похолодело. Владимир ощутил тень смерти. Недавно покинул Киев, а тот разросся еще больше, украсился. Здесь, среди этой мурашвы, живут и самые опытные в битвах военачальники, воеводы, тысяцкие. Они водили полки под стены Царьграда, победно воевали с хазарами, знают все воинские уловки. Их не просто одолеть, даже будь силы равны!

— Тавр, — позвал он. — Среча тонко прядет, к тому ж у Несречи острые ножницы… Сейчас наши звезды еще светят нам, а к вечеру могут покатиться на землю. Здесь сердце Руси, здесь мощь, на которую нам только лаять да и то издали. Кончай баб таскать в шатер, думай!

— Боги за нас, — ответил Тавр с усмешкой. — Полоцк мы взяли?

— Киев стоит десяти Полоцков. А боги помогают лишь тем, кто помощи у них не просит. На богов надейся, но к берегу греби…

— Может ударить с ходу, пока не опомнились?

— Дурень ты.

— Я ж не сын Святослава, — ответил Тавр, не обидевшись. — Мне дурнем быть можно.

— А мне нельзя даже прикидываться, как вот ты сейчас дурня валяешь. Весь Новгород смотрит… Зови на сбор бояр и воевод!

Тавр исчез, Владимир спешился, бросил повод отроку. Его личные дружинники уже ставили шатер, рубили хворост для костра.

С шумом, гамом, радостными лицами стягивались на холм к Владимиру воеводы, тиуны, мужи знатные и нарочитые. Владимир вышел из шатра, опрятно одетый, чистый. Лик его был светел, но заговорил он глухо, голос был тяжелым, как холм, на котором стоял:

— Скорбью мое сердце исполнилось… Русские люди пошли на русских людей. Давно такого не было в земле Русской! Как жить дальше? Не лучше ли замириться с Ярополком, признать его старшим братом и принять уготованную участь? Позорное примирение все же лучше победной, но очень уж кровавой войны…

Воеводы смотрели сумрачно. Радостное выражение на лицах сменилось недовольством. Вперед выступил Стойгнев.

— Княже, — заговорил он с великим достоинством. — Ты молод, сердце твое чистое, справедливое… Будь такие сердца и у других — не было бы краше нашей земли, не было бы выше народа русского! Но мы, старые и бывалые, видели свет, видали люд. Жизнь не такая страшная, княже, как тебе кажется! Она много страшнее, гаже и неправеднее. Ярополк — убивец! Родного брата не пожалел. С убийцами его отца дружбу водит! Тебя что ли пожалеет или нас? Это волк.

На шаг выдвинулся старейшина новгородских купцов, он блюл интересы торговых людей. Заговорил с великой обидой:

— Не гневайся, княже, но ежели ты, по своему доброму сердцу, готов стерпеть поношения, то мы, новгородцы, сумеем постоять за себя и за тебя! Лапотниками нас кличут, плотниками. Так мы покажем, как умеет воевать плотники!

Ничего ты не покажешь, лапотник, подумал Владимир брезгливо. Хоть ты и в сафьяновых сапогах, но все равно — лапотник, не воин. А вслух молвил:

— Все же скорблю о великой крови…