Князь. Война магов

Хан снова выпил вина – теперь уже не отливая положенных дьяволу капель, особо не таясь, смакуя каждый глоток. Несколько минут, и на площадь пригнали новых жертв: четырех девочек, двух где-то лет четырнадцати, двух – постарше. Они уже были обнажены, а руки разведены в стороны и привязаны к положенным на плечи палкам. Девушки кидали по сторонам ненавидящие взгляды, но это было все, что они могли сделать. Хоровод сбился, ушел в сторону, многие невольницы стали подбирать с земли сброшенные рубахи. Песня затихла.

– Танцуйте, – предложил распятым на палках рабыням Гиляз-бек. Пленницы не отреагировали, однако хозяина кочевья это ничуть не разозлило. Он даже улыбнулся, кивнул и произнес всего одно слово: – Габдула.

В толпе татар послышался довольный смешок. Вперед выдвинулся плечистый воин, развернул смотанный вокруг пояса кнут, щелкнул им в воздухе, потом взмахнул. Две невольницы взвыли от боли, закрутились. Еще взмах – и заметались, стремясь спрятаться от толстого бычьего ремня, другие несчастные.

– Можете выбрать себе кого-нибудь, уважаемые, – разрешил, указывая на рабынь, хан.

– Спасибо, – мотнул головой Зверев. – У нас была долгая дорога, мы слишком устали.

– Вырот-нукер?

– Нет, досточтимый Гиляз-бек, мы действительно успели.

– Как знаете… Но все они в любой миг в вашей власти, коли пожелаете немного сладостей. Я же пойду, уважаемые. Темнеет. Пора спать.

Хан поднялся, спустился вперед, взял невольницу помоложе за волосы и потащил к юрте. Габдула снова взмахнул кнутом – ближняя к нему девушка вскрикнула, опрокинулась на спину. Татарин склонился над ней. Оставшиеся стоять пленницы попятились, но к ним уже тянулись похотливые лапы хозяев.

Андрей отвернулся, рывком встал:

– Пора и мне. Идешь, Иван Григорьевич?

– Как же это, Андрей Васильевич? – нагнав князя, зашептал ему в затылок боярин. – Надо сделать что-то… сделать…

– А ты заметил, что, кроме князя, никто из татар не пил? – не оборачиваясь, так же тихо ответил Зверев. – Они сильнее, их больше, они настороже. Мы тут только головы ради чести своей сложить можем, и ничего более. А дело государево еще не исполнено. Надеюсь, они на нас ночью не кинутся. Им ведь тоже кровь свою зазря лить неохота. Брать с нас нечего, а легко мы не дадимся. Должны понимать.

– Но надо же сделать что-то, Андрей Васильевич? Как же… Нужно что-то сделать!

– Прояви толерантность.

– Чего? – не понял боярин Выродков.

– Смирись. Терпи. Улыбайся. Делай вид, что все хорошо. И моли Бога за то, что среди этих несчастных нет твоей сестры или дочери. Потому как все равно пришлось бы терпеть надругательство над ними. Ложись, Иван Григорьевич, закрой глаза и заткни уши. Попытайся уснуть.

* * *

Утром никаких невольниц уже не было. Хотелось бы верить, что все увиденное – дурной сон, однако семь очагов остались на своих местах, в двух из них рабы растапливали огонь. Скоро для татар будет готов сытный завтрак.

– А вот мне чего-то есть совсем не хочется, – заметил Зверев, глядя на синее небо над головой. – Сейчас бы в дорогу. А, Иван Григорьевич? Может, пойдешь, распрощаешься с нашим гостеприимным хозяином? У кого еще, кроме тебя, это получится? А мы пока коней оседлаем.

– Попытаюсь, – угрюмо ответил боярин, скривился и пошел к юртам.

– Княже… – тихо окликнул Зверева молодой холоп. – Княже, снизойди до беды человеческой…

– Что тебе?

– Там… Там девочка у конюшни, загоны чистит. Выкупить ее просит.

– У меня на всех серебра не хватит. Вас, что ли, вместо нее продавать? Ступай, дело свое делай.

Не успел отойти один мальчишка, как вскорости рядом встал другой:

– Княже, там пленник русский, православный. Выкупить просит. Тяжко, молвит, здесь. Долго не проживет.

– Вместо него останешься? А хоть бы и остался, все едино не соглашусь. Ступай, в дорогу собирайся.

– Нечто не видел ты, Андрей Васильевич, что нехристи с братьями творят? Русские ведь они все. И мы – русские. Выручать надобно.

– Со слухом у тебя плохо, шельмец? Собирайся!

Но стоило шугануть одного просителя, как вскоре появлялся другой:

– Все отработаю, княже, верну, добуду. Дозволь выкупить, пропадает человек…

К счастью, боярин Выродков смог распрощаться с Гиляз-беком всего за час. Андрей с облегчением поднял полусотню в седло и с места пустил в галоп – чтобы уж никто более ни с какими слезами перехватить не смог. Галоп, галоп, галоп – спустя час они выбрались на знакомую накатанную дорогу и повернули налево, к Казани. Иван Григорьевич ехал на удивление тихий, погруженный в неведомые думы. Причем тяжкие, судя по тому, что время от времени брался за рукоять сабли. Когда же дорога описала петлю по краю зеленого, поросшего тиной и ряской болота, боярин неожиданно для всех сорвал с себя чалму и зашвырнул ее далеко в вонючую жижу.

– Чтоб вы передохли все до последнего!

Князь Сакульский усмехнулся, но промолчал. Такой боярин Выродков стал очень скучным спутником. Но нравился почему-то намного больше.

За болотом дорога снова повернула на восток, однако Андрей, почуяв что-то неправильное, натянул поводья, свесился с седла.

– Вроде как тропинка тут дальше мимо вязи тянется. А, Иван Григорьевич?