– Вот еще глупости! – не стал отвечать Зверев. – Да шевелитесь, не на пляже. Все в юрты, в юрты! Утром разберемся. Рядом с кем дрова есть – прихватывайте, и в юрты! Стой, парень! Ты и ты. Проколите дыры в оторванном пологе и на место привяжите. Снимите на то пояса с татар. Все, до утра отогреемся – и домой.
Освобожденные невольники, постепенно приходя в себя, разминали затекшие руки, подбирали заготовленные разбойниками дрова, шли в юрты. Некоторые уже вытаскивали трупы. Трое или четверо охотников за рабами оказались всего лишь ранены – их с остервенением забили ногами и поленьями. Зверев не вмешивался. Он осторожно подобрал с пола ведьмину метлу, отнес ее за пределы стоянки, опустил в снег и слегка присыпал:
– Отдыхай, знак берегини, отдыхай. Спасибо тебе за помощь. И тебе, добрый Стрибог, благодарствую. Аминь. – Он попятился на несколько шагов и с облегчением перекрестился: – Спи, колдовской амулет. Надеюсь, тебя никто не потревожит. Пока ты спишь, и погода отдыхает.
В юртах замерзшие люди развели такое пламя, что Зверев испугался – как бы крыши не полыхнули. Многие обнимались, целовались, находя друг друга живыми и невредимыми, соединяясь вновь. Некоторые жадно набрасывались на еду. Хотя проголодаться не могли – всего полдня в плену. Впрочем, татары, конечно, думали так же и никого не кормили. Этим крестьянам повезло, от них призрак рабства отступил.
– А где остальные ратники, боярин? – поднялся навстречу пожилой мужик в исподних штанах и коротком тулупе из небрежно выделанной овчины. – За спасение наше тебе поклон низкий. Век Бога за вас всех молить будем… От всего общества благодарность.
Он поклонился в пояс, чиркнув рукой по земле, распрямился и опять закрутил головой:
– Остальные-то где? Нечто ты един сей подвиг сотворил?
– Ремесло у меня такое – саблей махать, – поправил пояс Андрей. – Я же тебя не спрашиваю, как ты один целое поле ухитряешься засеять?
– Так то поле. Оно от меня мечом не отбивается.
– И не боярин я, а князь, князь Сакульский! Неужто не запомнить?
– Прости, княже, – опять свесился в поклоне мужик. – Не держи зла за сию обиду. Всем миром за тебя часовню поставим.
– Укладывайтесь лучше, утро вечера мудренее. – Зверев увидел у решетчатой стены, на ковре, свободное место и направился туда. – И смотрите, чтобы очаг не погас, а то околеете от холода. И юрту не спалите.
Он с наслаждением вытянулся во весь рост, снял шлем, подсунул под голову чей-то мягкий сапог и закрыл глаза. За тонкой войлочной стеной выла вьюга: властитель стихий, ветров и погоды Стрибог продолжал, как его и просили, подметать землю. Видимо, не желал бросить дело на середине.
Утром на улице оказалось тихо и солнечно. Громко похрустывал снег, мороз ощутимо пощипывал нос и щеки. Стоянка и земля вокруг была ровной, гладкой, все сверкало первозданной чистотой. Никаких следов… Но Зверев надеялся, что уж в своем лесу местные не заблудятся, путь до дома укажут.
– Хватит спать, мужики. Знаю, что после мук отогрелись, но пора и честь знать! – громко крикнул он. – Давайте, юрты разбирайте, на телеги увязывайте. Прочее барахло собирайте.
Вокруг недовольно мычали коровы, всхрапывали крестьянские кони: скотина не привыкла к такому обращению – ни еды, ни питья, бросили до утра под открытым небом. Крестьяне, успевшие порадоваться спасению своему и родичей, теперь кинулись обнимать натерпевшихся четвероногих. Татарские кони к таким ночевкам оказались более привычны и невозмутимо пощипывали веточки в кустах по краю поляны.
– Как скотина наша, княже? – с надеждой поинтересовался все тот же мужик. – Мы за спасение свое в любом случае благодарны, и…
– Не бойся, не заберу я «на саблю» вашего добра, – оборвал его Зверев. – Что ваше найдете – то ваше, что татарское – то мое!
– Благодетель наш! Спаситель! Солнышко ясное… – Теперь смерды не просто кланялись, многие еще и попадали на колени, целуя землю. Не только бабы, но и мужики.
Андрею стало неловко, и он отвернулся, махнув рукой:
– Собирайте все, увязывайте… Да поторопитесь, не то до полудня вернуться не успеете.
По закону все, захваченное Андреем в бою, принадлежало ему. В том числе и скотина, что не смогли уберечь от разбойников крестьяне, и они сами. Считать православных, русских людей полоном князь, разумеется, по совести не мог. Хотя, бывало, и увозили бояре «освобожденных» христиан в свои имения. Но то – люди, а то – добро. Упустили – чего теперь жалиться? Однако второй раз лишать несчастных потом нажитого имущества у Зверева рука не поднялась. Жест широкий – но князь Сакульский мог его позволить. К тому же освобожденные рабы, у многих из которых на щеках еще не обсохли слезы, души которых горели свежей ненавистью – были как раз теми, кого он искал. Выбрать из них человек пятнадцать – и можно возвращаться в Москву.