Князь-волхв. Тропа колдунов. Алмазный трон (сборник)

– У-у-у, крысий потрох! – Тимофей отбросил суму и схватился за меч, не зная еще, рубить ли треклятого бесермена насмерть или вновь попытаться скрутить.

Бельгутай тоже поднял саблю.

Но князь-волхв опередил их обоих. Угрим всего лишь повел ладонью по воздуху и…

Испуганно заржала, шарахнувшись в сторону, лошадка Бельгутая.

Тимофей тоже невольно отшатнулся назад, когда из сводчатого потолка прямо над головой пленника вдруг выдвинулся каменный зуб. Миг – и зуб этот с сухим хрустом прикусил темную фигуру, Однако серая шершавая масса не смяла человека в лепешку, а лишь прижала его к полу. Растекшиеся, будто расплавленный воск, глыбы охватили руки, ноги и бока полонянина, облекая того в тесную каменную клеть.

Из бугрящихся валунов осталась торчать только голова. Лицо пленника побагровело, налилось кровью – то ли от тяжести, навалившейся снаружи, то ли от бессильной злобы, распирающей изнутри. На князя и Тимофея смотрели узкие ненавидящие глаза.

Смотреть и испепелять взглядом – вот, собственно, и все, что оставалось теперь замурованному заживо бесермену. Даже шевельнуть пальцем было не в его власти. Колдовские оковы из камня – это не веревки. Из таких оков не выскользнешь.

Впрочем, не только полонянин лишился возможности двигаться. Застывший от изумления Бельгутай тоже был сейчас подобен каменному столбу. Да и сам Тимофей чувствовал себя так, будто его со всех сторон обложили неподъемными валунами: ни вздохнуть, ни пошевелиться.

Дела! Ничего подобного от своего князя он не ожидал. И не догадывался даже, что Угриму по силам этакое.

– Ну? И чего пялишься, как на диво-дивное? – недовольно окликнул его Угрим.

Тимофей с трудом сглотнул вставший поперек горла ком. А разве нет? Разве не диво? Не дивное разве?

– Так… это… того… – прохрипел он. – Не знал я, княже, что ты на такое способен!

Горбатый волхв усмехнулся.

– Не каждому в этом мире ведом предел своих собственных возможностей, а уж чужих – и подавно. Ладно, хватит глазами хлопать. Показывай, что в суме.

Тимофей поднял с пола бесерменскую котомку, взрезал мечом ремешки. Раскрыл. Под плотной черной тканью обнаружилось…

Больше всего ЭТО походило на граненое яйцо, высеченное из чистейшего хрусталя. Большое яйцо – с человеческую голову в шеломе. Гладкая, переливающаяся в факельном свете оболочка – помечена странными письменами. А внутри… Да, все верно, внутри, под толстой, бесцветно-льдистой коркой вмурована ЧЕРНАЯ КОСТЬ, обтянутая темной потрескавшейся кожей…

Это была невероятно усохшая рука, согнутая в локте. Настолько маленькая, что ее можно было бы принять за руку младенца, если бы не тонкие и длинные, очень длинные пальцы вместо обычных пухлых детских коротышей. Из скрюченных по-стариковски перстов торчали ногти, напоминавшие когти хищного зверя. Рука была срезана у самого плеча, причем срезана аккуратно и ровно: на кости не видать ни щербинки, ни скола.

– Это добыча Великого хана! – Бельгутай вдруг решительно шагнул вперед. Обнаженная сабля нойона хищно поблескивала в факельных огнях.

Ищерский князь окинул степняка тяжелым взглядом. Понял ли Угрим сказанное по-татарски, нет ли? Скорее всего, нет. Хотя, как знать… Тимофей никогда не ведал, где пределы понимания проницательного князя-волхва.

Угрим, не удостоив Бельгутая ответным словом, повернулся к Тимофею.

– Так, говоришь, это ханский посол?

– Он самый, – кивнул Тимофей. – Хан направил его к Феодорлиху, а теперь…

– Теперь он останется здесь, – перебил Угрим. – В качестве гостя…

– Это добыча хана! – не унимался Бельгутай. С саблей наголо нойон подступал к ним. И к суме черного бесермена.

– Или в качестве пленника, – весомо, спокойно и холодно добавил Угрим.

– Но, княже!.. – Тимофей растерянно посмотрел на Угрима. – Негоже это удерживать силой чужих послов.

– Он многое видел, и многое знает, Тимофей. Его отпускать нельзя. Сейчас, во всяком случае.

– Но ведь хан вроде как наш союзник… – вновь осмелился вставить слово Тимофей.

– И я хочу, чтобы он оставался союзником впредь, – отрезал князь-волхв. – Столько времени, сколько это нужно. Объясни послу, что у него нет выбора. Если будет противиться – умрет.

– Но…

– Не спорь! – гневно сверкнул очами Угрим. – Не иди против княжьей воли!

Тимофей вздохнул. Негромко, отведя глаза в сторону, произнес по-татарски:

– Бельгутай, тебе придется задержаться.

Добавил поспешно, словно оправдываясь:

– Князь приказал.

Узкие глаза степняка вовсе превратились в злые щелки, ноздри, наоборот, гневливо расширились.

– Бельгутай, мне самому все это не по нраву, но князь…

– Я не подчиняюсь приказам твоего коназа-шамана, Тумфи! – вскинул голову нойон. – Я не подчиняюсь прочим урусским коназам. Я посол Великого хана и выполняю только его волю. Я должен вернуться в ставку Огадая. И я отвезу ему это.

Изогнутый клинок указал на прозрачный кристалл с костлявой рукой.

– Пусть твой коназ отдаст Черную Кость, и Великий хан щедро его возблагодарит.