Князь Воротынский

Ишь ты, все узнал. Но, может быть, просто бахвалится, и никакого приглашения в Кремль не будет? Вышло, однако, по слову Фрола. Сотник приехал в княжеский дворец, когда засумеречило, и предупредил князя Михаила Воротынского:

– Завтра государь ждет тебя. Нам велено сопроводить.

Значит, вновь под охраной. Скорее всего, похоже, от царя и – прямехонько на Казенный двор. «Лишь бы не в пыточную!»

Выехали за ворота тем же порядком, как двигались до Москвы: сотник с князем – впереди, дети боярские – позади. Вроде бы не конвой, а сопровождение с целью охраны. Странно. Весьма странно. Не понять, под арестом ты или не под арестом.

Сотник держал путь к Спасским воротам, хотя ближе было бы въехать в Кремль через Боровицкие. Князь Воротынский недоумевал, но ничего у сотника не спросил, резонно заключив, что совсем скоро все прояснится. Выехали на Красную площадь. У лобного места – толпа. Не великая, но плотная. «Казнь?!» Не по себе стало князю Воротынскому, когда сотник повернул к лобному месту и, подъехав к толпе, крикнул зычно:

– Расступись!

Протиснулись по узкому коридору в круг. Палач в алом кафтане, в красных сафьяновых сапогах и в красных же шароварах. Топор отточенным носком в плаху врублен; на топорище рука палача, другая кренделем в боку покоится. Ждет палач, гордый собой, очередную жертву. Похоже, высоко мнит о себе, что делает нужное государю и богоугодное дело.

– Подождем, – бросает спокойно сотник. – Не долго.

Вот это – штука! Сейчас дьяки царевы пожалуют, объявят царево слово, сволокут с коня и – на плаху. «А может, сам Иван Васильевич, самовластец жестокий пожалует?!»

Но сотник не стал долго томить князя Воротынского. Из уважения, видимо, к ратной славе воеводы, к шраму его, в сече полученному. Еще и тем, должно быть, покоренный, что спокойно держит себя князь-воевода, даже не побледнел лицом.

– Князя Горбатого-Шуйского с сыном Петром казнят. Затем – Петра Ховрина, шурина княжеского, князя Сухого-Кашина, окольничего Головина и князя Горенского. Князя Шевырева посадят на кол. Но нам недосуг на все казни глазеть. Поглядим на Горбатого-Шуйского с сыном и – к царю.

Вихрь чувств и мыслей: радость, что не он положит на плаху голову, и возмущение тем, что вновь лишается жизни потомок Владимира Святого по ветви Всеволода Великого, умелый ратник, знатный воевода, и не только сам, но и наследник его. Пресекается, таким образом, еще одна ветвь знатного рода. «Вещие слова князя Шуйского! Ох, вещие!»

– Ведут, – вздохнула Красная площадь и примолкла в оцепенении. Воротынский бросил взгляд на Спасские ворота, откуда действительно вышагивали первые ряды стрельцов в тегиляях красных, с угрожающе поднятыми бердышами, еще и саблями на боку, готовые к любой сече, случись она.

Вот уже и вся стража вышагала из ворот. Целая полусотня. В центре ее, в тяжелых цепях дородный князь Александр с гордо поднятой головой, а рядом с ним, взявши отца за руку, так же величаво шествует стройный, на диво прелестный юноша – князь Петр. Словно не на казнь идут, а на званый пир к государю, изъявившему к ним особую милость.

Князь Михаил Воротынский готов был провалиться сквозь землю, будто по его воле ведут родичей, хотя и дальних, под топор палача; но он мог только низко опустить голову, что и сделал.

Перед самым лобным местом стрельцов догнали подьячий в засаленном кафтане и священник Казенного двора. Подьячий объявил волю царя, священник соборовал обреченных, и первым шагнул к плахе юный князь, но отец остановил его:

– Не по-людски, сынок, тебе прежде родителя своего гибнуть. Избавь меня от муки сердечной в кущах райских.

Князь Петр остановился и, повременив немного с ответом, кивнул все же согласно:

– Хорошо, отец. Будь по-твоему.

Четверка стрельцов хотела было взять князя Александра под руки, чтобы приневолить его, если заупрямится положить голову на плаху в последний момент, но князь Горбатый-Шуйский так глянул на них, что они попятились.

Палач привычно взмахнул топором, голова князя мягко ткнулась в настил у плахи, тогда юный князь перекрестился (цепь зловеще звякнула), поднял голову отца, поцеловал ее нежно и положил покорно свою голову на плаху…

Сотник тронул князя Михаила Воротынского за плечо.

– Пора, князь, ехать. Государь ждет, должно быть. Не прогневать бы его.