Князь Воротынский

А тем временем изготовили свои тумены к штурму темники, каждый получил уже свой отрезок стены, ждали только последнего слова Мухаммед-Гирея, у входа в шатер которого едва держался на ногах раненый нойон, надеясь быть впущенным в ханские покои. Только отчего-то не впускал к себе хан истекающего кровью военачальника, он беседовал с лазутчиком из Астрахани. И чем больше узнавал подробности подготовки астраханцев к походу на Крым, тем более убеждался, что нужно спешно возвращаться в свой улус, чтобы не потерять все. Отпустив, наконец, лазутчика, Мухаммед-Гирей велел впустить раненого нойона и собрать всех нойонов и темников, всех советников для важного, как он сказал, разговора. Выслушав раненого, совершенно уже обессилевшего, хан повелел унести его и передать в руки лекарей, затем заговорил злобно:

– Кровь погибших от коварства рязанцев не может быть отмщена сегодня. Мы вернемся сюда и сравняем город с землей, а сейчас нам нужно спешить на защиту своих улусов. Астраханцы уже наметили день начала похода. Они, поганые себялюбцы, не думают о могуществе Орды, к которой мы хотим ее привести. Они не хотят нашего величия, но роют могилу себе! Себе и всей Орде! Она может противостоять своим врагам только в единстве! – Он сделал паузу и продолжал: – Сейчас же пусть трогаются караваны с добычей и пленными. Каждая сотня, каждый тумен для их сопровождения выделяет третью часть. С оставшимися мы постоим до ночи. Потребуем, чтобы город вернул пленных и выдал тех, кто стрелял по нашим воинам!

Знать бы городу слова ханские, вел бы он себя иначе, а то напружинился, ожидая штурма с минуты на минуту. Хабар-Симский и Оболенский колокольни надвратной церкви не покидали. Выяснить, кто самовольно осыпал дробом татар, послали младшего воеводу. Не долго тот отсутствовал. Вернулся вскоре с пушкарским головой Иорданом-немчином. Тот и не собирался скрывать, что на свой страх и риск повелел дать залп.

– Слишком обнаглели, – спокойно возразил на упрек Хабара-Симского Иордан. – Стену облепили уже. У ворот толпа вон какая собралась. Чуть бы оплошали воротники, городу бы не жить.

– По большому счету ты прав. Только зачем без спросу? За это, ты знаешь, тебя наказывать нужно.

– Приму с покорностью. Ради спасения города. Горожане мне деньги платят не за то, чтобы я рот открытым держал. Я – наемник. Я должен честно отрабатывать свой хлеб.

– Резонно. Иди пока к своим пушкарям, готовься отбивать штурм. А как поступить с тобой, решим на совете воевод и бояр.

Тревожно тянется время. Князь Федор Оболенский сетует уже:

– Ни штурма, ни послов на переговоры. Что задумали вороги?!

– Да, знать бы, – соглашается Хабар-Симский и вздыхает.

Ему особенно тягостно. Он пошел поперек шертной грамоты царя Василия Ивановича, и исход его упрямства для него непредсказуем. Жизни может стоить его самовольство. Сам только что сказал пушкарю-немчину о неотвратимости наказания за самовольство. Вот, наконец, на поле перед городом появились всадники. Всего-навсего – десяток. По сбруе конской, по одежде – знать татарская. Значит, переговоры.

– Выходит, не ладится у них дело со штурмом, – обрадованно прокомментировал князь Оболенский.

– Пожалуй. Что ж, побеседуем.

Он не стал спускаться с колокольни. Оттуда спросил послов, с чем пожаловали. Ответ ожидаемый: вернуть сбежавших пленников и, кроме того, выдать всех, кто стрелял из пушек по безоружным торговцам. Иначе – штурм. Город будет сравнен с землей. Ни один человек не останется жив.

– Сбежавших полонянников мы вам возвратим. Завтра утром…

– Сейчас!

– Завтра утром, – продолжал окольничий, словно не слыша требовательных криков. – Нам нужно время, чтобы всех найти и собрать.

– Сейчас!

– Повторяю: сейчас не получится. Нужно время, чтобы выяснить, кто выкуплен, кто сбежал.

– Пусти тех, у кого сбежали. Они сами найдут своих рабов!

– Губа не дура, – хмыкнул Хабар-Симский, а послам крикнул: – Сейчас распахну. Держи карман шире. – И жестко: – Сказано, – завтра утром, значит, завтра утром! Сейчас вынесут вам выкуп за князя Оболенского. Сколько?

– Сто рублей! – крикнул один из вельмож. – Князь мой, и я назначаю сто рублей!

«Ничего себе, загнул!» – возмутился окольничий, но, подумав, что иного выхода нет, согласился:

– Сто, так сто.

Послал тут же слугу к себе за деньгами. Наказал, чтобы серебро принес, не золото. Слуга не вдруг воротится, исполнив повеление, оттого окольничий продолжил переговоры. Теперь о пушкарях.

– Не кто стрелял виновен, а кто повелел стрелять. Он за все в ответе.

– Пусть будет так. Отдай, воевода, виновного сейчас. Так повелел хан!

– Ваш хан мне не указ. Мы сами решим, как поступить с виновным. И вам скажем.

– Сейчас! Сейчас!

Один из послов вскинул бунчук, помахал им, и со всех сторон двинулись плотные ряды черных воинов. Как саранча. Ближе и ближе. Только не ускоряют движение, а замедляют шаг. Вот и вовсе остановились грозной стеной. На безопасном от пушечного выстрела расстоянии. Жутко от их молчаливой грозности.

– Сейчас! Или – штурм!