Князь Воротынский

Между тем Фрол сослужил узникам действительно знатную службу. Он знал, что князь Иван Вельский выпущен малолетним царем вопреки воле Шуйских и по просьбе митрополита Иосифа, вот и посоветовал Фрол княгине проторить тропку в митрополичьи палаты. Не вдруг митрополит внял мольбам матери-княгини, понимая, что раз Воротынские посажены матерью государя, тот поостережется снимать с них опалу, но, в конце концов, отступил перед настойчивостью и добился-таки от царя воли невинным братьям. Более того, сумел так повернуть дело, что прямо из темницы князей Михаила и Владимира доставили в царевы палаты. И не куда-нибудь, а в комнату перед опочивальней, где принимал царь самых близких людей для доверительных, а то и тайных бесед, и откуда шел вход в домашнюю его церковь.

Не в пыточной, а здесь, в затейливо инкрустированной серебром и золотом тихой комнатке признались братья в том, что в самом деле склонял их к переходу в Литву князь Иван Вельский, только получил твердый отказ, и что причина крамолы Вельского – не любовь к Литве, а нелюбовь к самовольству и жестокости князя Овчины-Телепнева да его подручных, угнетающих державу.

«Ишь ты! – недовольно воскликнул государь-мальчик. – А еще сродственник! За право царево бы заступиться, так нет – легче пятки смазать!» «Мы ему то же самое сказывали. Предлагали вместе бороться со злом. Сами же честно оберегали украины твои, государь». «Не передумали, в оковах сидючи, верно служить государю своему?» «Нет. Зла не держим на твою матушку-покойницу, а тем более на тебя. Животы не пожалеем». Довольный остался ответом Иван Васильевич и, подумав немного, сказал: «Вотчину отца вашего оставляю, как полагается, в наследство вам, а тебе, князь Михаил, даю еще Одоев. В удел. Пойдемте помолимся Господу Богу нашему».

Утром князья Михаил и Владимир поспешили в думу, зная, что государь станет держать совет, покинуть ли ему Москву, оставаться ли в ней, ибо от главного воеводы речной рати Дмитрия Вельского привез гонец весть весьма тревожную: Сагиб-Гирей, казанцами изгнанный, но захвативший трон крымский, переправился через Дон, имея с собой не только свою орду, но еще и ногайцев, астраханцев, азовцев, а главное – турецких янычар с тяжелым огнестрельным снарядом. Со дня на день жди, что осадят татары Зарайск, гарнизон которого не так уж велик, и надежда оттого лишь на мужество ратников и горожан да на воеводу крепкого Назара Глебова.

И еще передал гонец, уже от себя, что русская рать в бездействии, ибо воеводы затеяли местнический спор, враждуя меж собой за право возглавлять полки. Вот эти-то, тайно сказанные слова, повергли государя-дитятю в полное уныние. Еще дед его заставлял бояр в походе не место свое оспаривать, а там воеводить, где государь укажет; отец тоже твердо держал это правило, приструнивая крепко самовольщиков; и вот теперь, пользуясь малолетством царя, бояре вновь взялись за старое в ущерб делу, в утеху гордыни своей – как от такой вести не расстроиться? Решил государь-мальчик просить помощи у Бога и митрополита в Успенском храме.

Братья Воротынские так рассчитали, чтобы прибыть на думу без опоздания, но не слишком рано, дабы не вести праздные разговоры с князьями-боярами, ибо не желали лишних вопросов о прошлой опале и нынешней милости, но их расчет оказался зряшным – думная палата, куда они вошли в самое, как им казалось, время, гудела растревоженным ульем. Только рынды стояли неподвижно справа и слева от трона, держа на взмахе узорчатые серебряные топорики, думные же бояре не сидели чинно на лавках по местам своим родовитым, а торчали кучками в центре палаты, да и бояр, как увидел Михаил Воротынский, не насчитывалось и половины.

«Что случилось?!» – тревожно спросил Михаил брата, хотя понимал нелепость вопроса к тому, кто знал нисколько не больше его самого. Владимир пожал плечами. Его тоже обожгла мысль, не произошло ли что с государем страшного. Очень худо такое для них. Очень. Вчерашняя царева милость может обернуться бедой.

Их заметили. Им стали кланяться. Почтительно. Отлегло у братьев от сердец. Но интерес, что же случилось, еще больше разгорелся. Подошли молодые князья к одной из боярских групп с вопросом, но получили не ответ, а вопрос: «Иль не сказал вчера вам государь о Сагиб-Гирее, разбойнике?» «Поведал. Сказал и то, что с думой совет станет держать. Он и о полках сказал, идущих в помощь окским. В Серпухов, в Калугу, в Тулу, в Рязань. Без испуга речи вел…» «Молится государь в Успенском храме. Митрополит службу правит. В слезах, сказывают, государь. И то верно, дитя малое». «Отчего в слезах-то?» «Бог ведает. О том и наши думки».

Вскоре всезнающие дьяки внесли ясность: государь молит Бога, чтобы его, не имеющего ни отца, ни матери, ни силы в разуме, ни крепости в деснице, не покинул тот, спас бы, как спасал Русь от ворогов при отце и деде. И еще молит, чтобы бояре в час смертельный не кичились бы родовитостью своею, а служили бы ревностно Богу, государю и отечеству там, какое место каждому определено.