Князь Воротынский

Иван Васильевич повелел стрельцам и князю Владимиру Воротынскому усмирить мятеж, и когда сгоревшая дотла Москва съежилась еще и от страха, царь, присмиревший, изменившийся за эти дни до неузнаваемости, спросил Михаила Воротынского: «Какого слова просил ты у меня?» Так и подмывало выложить все, что наболело на душе, что возмущало, но он ответил коротко: «Хотел, чтобы ты, государь, выслушал челобитников. Может, правы они в чем…» Сказал, и дух захватило. Сейчас нальются глаза гневом, и крикнет царь привычное: «На Казенный двор!», но ничего этого не произошло. К удивлению Михаила, Иван Васильевич принялся каяться, что вел себя не как отец строгий и правосудный, а как мальчишка взбалмошный, к тому же еще и злой. А закончил то покаяние словами: «Хочу народу поклониться. И клятву дать, что стану отцом добрым и судьей праведным». «Слава тебе, Господи! Дай Бог, чтобы не мимолетным оказалось вразумление светлое».

В урочный день Красная площадь заполнилась до отказа. От всех городов земли русской прибыли и знатные, и простолюдины. Не ограничивали совершенно москвичей, кто хотел, тот и шел слушать государя. Колокола уцелевших звонниц пели славу, и души православные ликовали. Того, что кремлевская стена была опаленно-черной и зияла разломами, что лишь кое-где на пепелищах начали подниматься свежие срубы, что к трубам бывших домов, сиротливо торчавших, прилепились шатры, юрты и шалаши из обгоревших досок, никто в тот миг не замечал. С нетерпением ждали царя всея Руси, великого князя Ивана Васильевича.

Площадь пала ниц, когда в воротах, от которых остался лишь железный остов, показался митрополит с иконой Владимирской Божьей Матери в руках. Она чудом сохранилась в Успенском соборе, огонь не тронул ее. Народ крестился истово, видя в этом хорошее знамение. За митрополитом шла свита иерархов с крестами и иконами в руках. Они прошествовали к лобному месту и замерли в ожидании царя. И вот, наконец, он сам. Властелин земли русской. Статен, высок, пригожий лицом. Добротой веет от него. За ним – бояре, дьяки думные, ратники Царева полка и рынды. Площадь молчит. Она еще не вполне верила молве, что юный царь изменился. Она ждала царского слова.

И он заговорил, обратившись вначале к митрополиту. Стоном души звучали слова о злокознях бояр, творившихся в его малолетство, о том, что так много слез и крови пролилось в России по вине бояр, а не его, царя и великого князя. «Я чист от сей крови! – поклялся он митрополиту и, обратившись к оробевшим боярам, молвил грозно: – А вы ждите суда небесного!» Помолчал немного, успокаиваясь, затем поклонился площади на все четыре стороны. Заговорил смиренно: «Люди Божьи и нам Богом дарованные! Молю вашу веру к нему и любовь ко мне: будьте великодушны. Нельзя исправить минувшего зла, могу только впредь спасать вас от подобных притеснений и грабительства. Забудьте, чего уже нет и не будет! Оставив ненависть, вражду, соединимся все любовию христианскою. Отныне я судия ваш и защитник».

Красная площадь возликовала. Но еще радостней приветствовала она решение царя простить всех виновных и повеление его всем по-братски обняться и простить друг друга.

Здесь же, на лобном месте, царь возвел в чин окольничего дьяка Адашева, вовсе не знатного, лишь выделившегося честностью и разумностью, повелев ему принимать челобитные от всех россиян, бедных и богатых, и докладывать ему, царю, только правду, не потакая богатым, не поддаваясь притворной ложности.

Вскоре после этого юный государь объявил о походе, и как ни пытался князь Михаил Воротынский отговорить его, перенести на лето будущего года, царь остался твердым в своем решении.

Как и предвидел Михаил Воротынский, поход позорно провалился. Рать дошла лишь до Ельца, как началась ранняя февральская оттепель. Сам же царь оказался отрезанным от мира на острове Работке, что в пятнадцати верстах от Нижнего Новгорода. Вода разлилась по льду Волги, едва царя вызволили из плена стихии. Рать повернула в Москву, таща тяжелые стенобитные орудия по топкой грязи.

Затем был еще один поход, тоже не в то время, какое предлагал князь Михаил Воротынский. Царь получил известие из Казани, что она лишилась хана своего, убившегося по пьяному делу. Тогда Шах-Али и иные казанские вельможи-перебежчики посоветовали Ивану Васильевичу, воспользовавшись безвластием, захватить Казань, и как князь Воротынский не отговаривал государя, тот повелел рати спешно выступать. Вновь сам повел войско, благословясь у митрополита.

Зима выдалась вьюжная и лютая. Орудия и обоз едва пробивались в глубоком снегу, ратники и посошные людишки падали мертвыми от утомления и стужи, царь же казался двужильным, всех ободрял и вывел-таки рать под Казань к середине февраля.