Княжья доля

— А что я?! — возопил возмущенно боярин. — Дал я им часть. Вон одежка на них — я выделил. Домишко их, по Правде, мой, а что до скотины полудохлой, коя в хлеву у их была, то я им за нее кунами заплатил. Да им даже поболе, чем мне, вышло. — И осекся от собственной наглости.

— Это верно, княже. — Женщина в доказательство протянула Константину туго сжатые в кулаке деньги — несколько маленьких темных кусочков металла. — Целых пять кун боярин уделил мне от щедрот своих. И одежку, что на детишках моих да на мне надета, отнимать тоже не стал. Добрый он у нас, — насмешливо улыбнулась она и горько добавила: — А теперь зрю, что и князь у нас добрый. Куда добрее боярина будет. Вишь как мигом добро мужа моего переделил. Только одно поведай, княже: куда мне от доброты вашей деться — сразу головой в вадегу[68], чтоб хошь на дне глубоком покой найти, али в холопки идти, как боярин тут присоветовал, дабы детишек вырастить? Как скажешь?

— А скажу я так… — Константин вновь решительно поднялся со своего кресла.

Плохо, конечно, что придется записать еще одного боярина в недоброжелатели, пусть и тайные, но будь что будет, а мириться со всем тем, что творилось на его глазах, он не собирался, точнее, просто не мог.

«А я еще, дурак, идеализировал здешнюю жизнь, — мелькнула горькая мысль. — Думал, что до татар на Руси пусть и не рай был, но более-менее приличная жизнь, а тут…»

Он покрутил головой, удивляясь собственной, присущей ему совсем недавно наивности, и повелительно протянул женщине открытую ладонь.

— Дай-ка мне эти куны.

Она изумленно вскинула брови, но ничего не сказала и покорно вложила все в руку Константина.

— Русская Правда гласит — коли смерд сынов не оставил, задницю князю. Ин быть по сему. Ныне и домишко, и скотинка вся, и прочее вместе с одежкой и кунами переходят ко мне, Орина. Но… — вновь возвысил он голос до торжественного, и толпа, слегка недовольно загудевшая, но понявшая по предыдущим княжеским решениям, что надо дождаться конца приговора, покорно стихла. — Дочерям твоим незамужним надлежит выделить некоторую часть, и я ее выделю. Тут боярин сказал, что ему меньше досталось, нежели он тебе выделил. Это для князя негоже. Житобуд добрый, а я жадный. А посему, — он развел руками, — набольшую долю я, пожалуй, себе приберу, дабы мне убытку не было. Стало быть, забирай-ка ты, Орина, меньшую часть: домишко свой ветхий, да скотину полудохлую, да все прочее, что с мужем своим нажила. А вот одежонка детишек твоих пусть мне достанется, равно как и эти вот куны. — Он кивнул на свою ладонь.

Женщина продолжала стоять как вкопанная. В глазах недоумение, брови недоверчиво изогнуты.

Пришлось спуститься к ней с помоста и, подойдя поближе, добавить, поясняя, а то, чего доброго, и впрямь примется раздевать своих девчонок прямо тут.

— Ну а чтоб им до дому голышом не идти, ты зайди вначале на мой двор. Гридни мои тебя отведут к Зворыке, коему и обскажешь, что одежу эту нарядную, — он кивнул на ветхие рубашонки девочек, — князь повелел в своем владении оставить. Негоже твоим девицам в столь богатых нарядах красоваться. А взамен пусть сыщет какое-нибудь иное платье. Да не только детишкам, но и тебе самой.

Он говорил абсолютно спокойно, совершенно не обращая внимания на то, слышит ли его хоть кто-нибудь из свиты или из толпы.

Все, реклама закончилась и кина больше не будет.

Шабаш!

Сейчас для него куда важнее было то, что ее мертвые от неизбывной тоски глаза, убитые непроглядной беспросветной жизнью, начинают понемногу оживать, наполняясь слезами радости, что сама она постепенно начинает сознавать, что судьба сейчас вновь делает поворот, но на этот раз совсем в другую сторону — неизмеримо лучшую.

Говорил и понимал, что оживить вот эти глаза и есть сейчас самое главное, а все остальное — ерунда, как бы важно она ни называлась: политика, дипломатия и прочее.

— А как же тебе-то, княже? Твоя-то какая доля? — сдавленным голосом тихонечко переспросила женщина, будто опасаясь, скажи она громче — еще передумает и отнимет все заново.

— А ты разве не поняла? — так же тихо ответил ей Константин, мягко улыбаясь. — Я ведь сказал, что набольшая. Одежонка да еще куны твои. Вон их сколько у меня, целая горсть.

Но тут новая мысль пришла ему в голову.

Он протянул по два кусочка металла девчушкам, боязливо прижавшимся к единственному родному на этой земле человеку, действительно оберегающему их от всех опасностей, на которые жизнь всегда была непомерно щедра.

Старшенькая робко протянула руку и вопросительно посмотрела на мать, но та, беззвучно шевеля губами, молитвенно смотрела на усталое доброе лицо молодого князя, который вот так просто вновь позволил ей и ее детям жить, и ничего не замечала вокруг.

Не дождавшись от нее ответа, девочка, решившись, быстро схватила монетки и торопливо сунула их за щеку.

«На сласти», — хотел пояснить Константин, но вовремя спохватился, что их тут может и не быть.

«На фрукты» тоже не скажешь. Они и слов таких, поди, не знают.

«Ну и ладно, — мысленно отмахнулся он. — Пусть будет просто маленьким подарком от князя».