— С песней, — согласился Константин. — Только с разбойничьей. Да ты остынь, чего взбеленился-то? Ишь как волком глядишь, а ведь я тебе еще ничего плохого не сделал.
— А-а, — протянул каратист, криво усмехаясь. — Все вы одним миром мазаны.
— Мазаны-то все, — Костя опять не стал ему перечить. — Да разными цветами. Давай-ка поговорим по-доброму. А то вон, видишь, дружина моя уже серчать начинает. Не ровен час затопчут копытами.
— А я в вашей дурацкой стране, среди этих козлов все равно долго не протяну, — с вызовом в голосе ответил задира.
В груди у Константина вновь что-то екнуло, но он поспешил взять себя в руки и только ошалело оглянулся по сторонам. Да нет, ничего не изменилось вокруг. Все так же ярко светило на небе солнце, и по-прежнему сурово ожидали его слова или команды «фас» дружинники. За ними молча стояла угрюмая толпа мужиков в простых холщовых рубахах чуть ли не до колен и мокрых дерюжных штанах, а сзади продолжал тихонько всхлипывать тиун, и ещё сопел возле самого уха подошедший на всякий случай верный стремянной. Дурманяще благоухала высокая трава, беззаботно стрекотали кузнечики, спрятавшись в ней, и легкий ветерок по-прежнему приятно обдувал лицо, не давая солнышку как следует прожарить людей. Ничего не изменилось, вот только... «Но ведь дважды и снаряд в одну воронку не надает, — мелькнула скептическая мысль. — А тут чуть ли не на следующие сутки такой удачный повтор. Не может быть. Но вдруг...»
— Всем отойти назад, — распорядился он, сделал для успокоения несколько глубоких вдохов и выдохов и, видя, что никто не шевельнулся, услышав столь странную в подобной ситуации команду, не выдержал и рявкнул: — Назад, я сказал!
Первой попятилась толпа мужиков. Затем повернули коней и дружинники. Лишь тезка Константин задержался близ князя и, свесившись со своего вороного жеребца, предложил вполголоса:
— Может, я всё ж таки останусь подле, княже? Что-то неспокойно мне. Чистый варнак ведь. А ну как он тать?
— Это тиун ваш тать, — зло ответил парень, расслышав последнюю фразу.
— Всё будет хорошо, — заверил Константин своего дружинника и повернулся к стремянному: — И ты тоже, Епифан, возок откати.
— Так я-то лучше тут постою, — заупрямился бородач.
— Не надо, — жестко пресек князь его попытку и показал на канючившего тиуна, по-прежнему держащегося за свою правую руку, свисавшую как плеть. — Вон, лучше его отведи к Доброгневе. Пусть руку осмотрит. Ну как и впрямь сломал.
Епифан что-то недовольно буркнул себе под нос но перечить больше не стал.
— Да, вот еще что.
Стремянной с готовностью обернулся.
— Войлок мне подстели, а то стоять тяжко. Да на двоих захвати, а то я сверху вниз смотреть не люблю, — крикнул Константин уже вслед.
Ответом вновь было непонятное бурчание, но тем не менее приказание стремянной выполнил добросовестно и, постелив войлок, вскоре отъехал вместе с тиуном прочь, на ходу крикнув Марфушке, которая правила вторым возком и уже подъезжала к месту происшествия, чтобы она тоже разворачивала коня.
Посчитав, что двадцати метров вполне хватит, дабы их не услышали, если говорить негромко, Константин не торопясь улегся на войлок и жестом пригласил парня составить ему компанию. Тот, слегка поколебавшись, осторожно присел на корточки, настороженно кося одним глазом на нервно застывших дружинников.
— Да ты не бойся. Никакого подвоха не будет, — попытался Константин его успокоить.
— Да я и не боюсь, — вновь криво усмехнулся он, однако оглядываться перестал. — Это тебе бояться надо. Пока они подоспеют, я тебе шею не раз открутить успею.
— Не велика доблесть с больным человеком справиться, — последовал примирительный ответ. Задать самый главный вопрос из опасения, что ждёт разочарование, решимости еще не хватало. — К тому же я тебе ничего плохого не сделал, — добавил Константин. — Пока, во всяком случае. А ты сам-то откуда будешь? Из этой деревни?
— Ну, можно и так сказать, — неохотно согласился он. — Тебе все равно не понять. — Парень обреченно махнул рукой.
— А ты сказывай, а я попробую. Может, и получится что-нибудь.
— Ну, вот какой у нас сейчас год? Или век хотя бы?
— Ныне лето шесть тысяч семьсот двадцать четвертое будет, — степенно отвечал Константин.
— Тьфу ты, — сплюнул парень. — А новой эры какое? Ну, как бы это пояснее, — замялся он, но потом нашелся: — От Рождества Христова если считать?
— Это как же? — сделал Константин вид, что не понял вопроса, хотя внутри у него все ликовало от счастья, а душа напевала, несуразно фальшивя при этом: «Второй! Второй!»
— Ну, вот с тех пор, как Христос родился, сколько лет прошло, — попытался тот втолковать азбучную истину.
— Да зачем оно тебе? — продолжал удивляться Константин, лихорадочно обдумывая, как бы это поделикатнее объяснить хлопцу, как ему дико повезло. А то ведь накинется со своими объятиями, а княжьи дружинники, не разобравшись, что к чему, тут же его и хлопнут. Вон у Константина уже и лук с плеча снят, да и стрела тоже наготове, а он в дружине — это уже выяснилось на практике — чуть ли не первый стрелок. Белке в глаз попадает, а уж парню-то в бок точно не смажет.