Истом они уезжали и, погрузившись по уши в трясину шумных городских улиц, обывательских разговоров и судорожной гонки за престижными вещами, уже через пару месяцев начинали сознавать, что все приобретенное ими за лето в той тихой деревушке они уже потеряли. Как, когда — неизвестно, как непонятно и то, что это вообще было, но от осознания этой потери на душе становилось очень горько и грустно, и они... с нетерпением ждали следующего летнего отпуска, дабы вновь приехать туда и приобщиться к чему-то высокому, светлому и чистому, которое мягко коснулось их нежной материнской рукой.
Понять человека, постараться, чтобы он излил тебе свою душу, очистив ее от многолетнего слоя всей дряни и грязи, которая скапливается в людских сердцах, — вот главная задача, которую, по мнению отца Николая, надлежало решать любому священнослужителю в беседах с мирянами. Ему это почти всегда удавалось, но сегодняшний разговор был совсем другой направленности. К тому же и управлял ходом беседы не он сам, а этот юный паренек, с пылом и жаром горячей молодости нападая на непреложные истины, которые отец Николай пытался защитить в меру сил.
— Итак, вы категорически утверждаете, что Бога нет. А как же жизнь на нашей планете? Кто ее зародил?
Мокшев пренебрежительно фыркнул:
— Академик Опарин в своих опытах блестяще доказал, что при создании в экспериментальных условиях микроклимата того времени, температуры и прочего запросто можно из неорганики создать органику. И между прочим, создал. — Он торжествующе поднял указательный палец вверх, но священник и не думал сдаваться.
— Я читал об его опытах и результатах, полученных им. Но вы вдумайтесь в суть — он лишь создал из одного мертвого другое, столь же безжизненное. А вот живое ему создать — я убежден — не удалось и никогда не удастся.
Мокшев на секунду смешался, но почти тут же нашелся:
— Тогда космос. Насколько я знаю, различные кометы и метеориты содержат в себе микроорганизмы, которые при благоприятных условиях выходят из спячки и начинают жить и развиваться. Да и вообще вся логика развития цивилизации отрицает Божье существование и на земле, и на небесах. Дарвина надо читать, гражданин священнослужитель.
— Стало быть, ты тоже верующий, — констатировал священник.
— Я же сказал, что нет! — отрубил Минька.
— А вот и да, — возразил отец Николай. — И все отличие между нами лишь в том, что я верю в Бога, а ты веришь в то, что его нет.
— Ну-у, — протянул Мокшев, не зная, чем парировать последнее утверждение, и, пытаясь протянуть время, рассеянно глянул на свои подарочные «Командирские» часы, после чего хлопнул себя ладонью по лбу и простонал: — Батя, мы же на поезд опаздываем. Нам еще до станции пилить и пилить, а до прибытия поезда всего двадцать минут осталось! Жмём!
— Тогда вот что. — Отец Николай достал из внутреннего кармана пиджака паспорт вместе с вложенными туда купюрами. — Беги один, сын мой, и возьми билеты на двоих, а я к тому времени подойду к вокзалу.
— А успеешь? — усомнился Минька, оглядывая критическим взором своего пожилого собеседника с изрядной сединой в бороде и явно не атлетической фигурой.
— Не сомневайся, — кивнул утвердительно головой отец Николай, — успею. Бегом — тут я, пожалуй, староват, а быстрым шагом еще могу.
— Ну, гляди, — ехидно прищурил левый глаз Мокшев. — Если не придешь вовремя, то первому встречному твой паспорт с билетом оставлю, и поминай, как звали. Тебе же искать.
— Лишь бы билеты были, — вздохнул священник и поторопил Миньку: — А ты беги, не мешкай. — И перекрестил спину убегающего Мокшева, как бы давая ему свое последнее благословение.
Спортивными достижениями новоявленный бегун никогда не блистал, тем более в легкой атлетике, но тут припустил со всех ног. Обычно он выходил из дома и шел на вокзал не спеша, по пути прощаясь с любимым городом, маленьким райцентром на Рязанщине. Здесь все было мило его сердцу — родная сто восьмая школа, березки вдоль нее, вымахавшие на добрый десяток метров за то время, что он учился, их сажали ребята постарше вместе с его сестрой Людой. Каждый поворот, любой переулок ему был знаком, включая жителей тех домов, мимо которых он сейчас пробегал. Здесь — беглый взгляд направо — он жег когда-то вместе с ребятами костер, чуть дальше играл в прятки, через ограду лазил в больницу, обрывая не совсем спелую иргу, в обилии росшую там вдоль аллеек и лужаек.
А вот и книжный магазинчик, куда он в свое время частенько захаживал к радушной тете Нине за новыми учебниками. Он свернул с Новоряжской на Первомайскую, ведущую прямо к вокзалу. Освещение на ней было чуть хуже, не все фонари горели, зато бежать стало легче, потому что улица делала солидный уклон, как бы приглашая всех жителей города к вокзалу, в который она почти упиралась.