«Поневоле взбесишься, когда все сразу навалится», — пытался он найти себе хоть какое-то оправдание, но отчетливо понимал, что обидел Костю напрасно, и от этого еще больше мучился, не зная, как теперь вести себя с ним, поскольку извиниться гордость не позволяла, а держаться как ни в чем не бывало тоже нельзя. Надо было объясниться, и он твердо вознамерился это сделать, но вместо этого оторопело уставился на смущенно улыбавшегося Константина, на баклажку в его руке и на очередное мокрое пятно, медленно расползавшееся по княжеским штанам.
— Вот, — виновато показал Костя, хотя и так все было видно. — Недоглядели мы с тобой, когда я садился, а она, оказывается, уже вылилась, и мы, в смысле я, прямо на эту лужу и… Допей, а. — Он протянул баклажку Вячеславу. — А то я чувствую, что и остальное все вылью на себя. Видать, не судьба мне из нее…
Он замялся, не зная, что еще сказать, но в этот момент Славка захохотал во все горло, облегченно чувствуя, что не надо ничего говорить, объясняться с этим замечательным парнем, которого судьба запихнула в княжескую шкуру, но все равно оставила при нем доброе сердце и отходчивый нрав. Он смеялся, почти физически чувствуя, как спадает нервное напряжение, как потихоньку сползает окутывающая его тугая пелена озлобленности, а вместе с ним веселился и Константин. От их дружного хохота лошади слегка всхрапнули, прислушиваясь, недоуменно переглянулись и, очевидно, решив, что это новый вид окрика и ни к чему дожидаться кнута, разом тронулись с места. В результате Славка, никак не ожидавший такого коварства со стороны бессловесных тварей, резко подался вперед, упал на Константина и невольно выбил у того из рук фляжку, остатки содержимого которой не замедлили вылиться Константину на рубаху. Хохот тут же перерос в истерический, и лишь спустя несколько минут, уже немного успокоившись, Славка взял из рук князя баклажку и, дурачась, взболтнул ее, прислушиваясь к бульканью.
— А тут осталось еще. Где-то со стакан будет, — со знанием дела заметил он и вновь протянул баклагу Константину: — Давай на мировую, что проехали, то и забыли.
Константин, улыбнувшись, сделал пару небольших глотков и вернул тару назад. Славка поднес уже баклажку ко рту, но потом, что-то вспомнив, лукаво улыбаясь, склонил перед ним голову, торжественным голосом произнеся:
— Благодарствую, княже, что не дал слуге своему помереть от жажды. — И, жестом остановив Константина, порывающегося что-то пояснить, широко улыбнулся. — Все правильно, княже, — особо подчеркнул он последнее слово и приложился наконец к посудине. Выпив все, что там осталось, он вернул ее Константину и повторил еще раз: — Все правильно. А я дурак. — И, уже перебираясь к вожжам и устраиваясь поудобнее на месте возницы, добавил: — В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Коль такие времена, то нечего и дергаться из-за разной ерунды.
— Я рад, что ты понял, Слава, — продолжая улыбаться, откликнулся Константин и через несколько секунд то ли вопросительно, то ли утвердительно произнес: — И что не обиделся.
— На обиженных воду возят, — ухмыльнулся Вячеслав и поинтересовался: — А чего ты за мной пешком ломанулся? Тем более с больной ногой. Ты же в возке сидел. Развернул бы лошадей и догнал бы сразу. Болит, поди, нога-то?
— Болит, — откликнулся Константин. — А насчет лошадей я чего-то и не подумал, — тут же, после недолгого размышления, он заметил: — Да и хорошо, наверное, что не подумал. Пешком-то я тебя хоть и не настиг, зато вернул. А сидя в возке, наоборот, догнать бы догнал, а вот воротить…
— Ишь ты, — крутанул головой Вячеслав. — Да ты психолог, — и после секундной паузы добавил: — Княже.
— Все-таки ты еще злишься, — грустно произнес Константин.
— Дурак ты, — вновь повернулся к нему Вячеслав. — Хоть и князь. Это я навык вырабатываю. Тренируюсь. Я ведь сказал, что ты прав во всем. А я балда.
— Стало быть, мы одного поля ягоды, — задумчиво подытожил Костя.
— Точно. Поэтому нам обязательно надо держаться вместе, — согласился с ним Славка. — Вдвоем-то мы любого умного обуем… княже. Извини, все время забываю еще про эту приставку. Но ничего, раз надо, значит, освоим. О, смотри, уже и костерок развели и варят что-то, сейчас и подкрепимся.
Вдали и впрямь уже завиднелась небольшая, но уютная полянка, на одном конце которой паслись стреноженные кони, а ближе к дальним деревьям, хоронясь в теньке, лежали двое дружинников. Епифан, прислонившись к стволу могучего дуба, что-то негромко с укоризной басил, обращаясь к Доброгневе, вовсю хлопотавшей у костра. Та его, судя по всему, не очень-то и слушала, то деловито помешивая в котле, висевшем над костром, огромной деревянной ложкой, то что-то говоря Марфушке.