Княжья Русь

Когда обходительный боярин ушел, Сладислава вновь кликнула к себе Лучинку.

Оглядела внимательно, строго, потом спросила, не лукавя:

– Хочешь за Богуслава?

Лучинка молчала. Глаза – в пол. Только щеки заалели.

– Знаю, что хочешь, – негромко произнесла боярыня. – Но есть тому препятствие…

Повисла тишина.

Лучинка не выдержала первой.

– Да что ж я, не понимаю? – пробормотала она. – Кто он, а кто я… Сыну вашему княжна надобна. С приданым, чтоб в шелках ходила, а не в этом… – Лучинка тронула льняной подол сарафана. – Славушка меня от смерти спас, от участи лютой оборонил! – Подняла голову, глянула прямо: – Я ему хоть как служить готова. Хоть на ложе, хоть одежу стирать-прибирать! Лишь бы он сам… – Лучинка осеклась.

– Любишь его? – спросила Сладислава.

– Люблю, госпожа.

– Сильно ли любишь? Умереть за него готова?

– Ой! – Лучинка прижала руки к груди: – Какая беда с ним?

– Я тебя спросила!

– Умру, госпожа! – твердо ответила Лучинка. – Только вели!

– Хорошо, – кивнула Сладислава. Вытянула руку, поманила, звякнув золотом на запястье: – Подойди, дитя. Сядь сюда, – указала на скамеечку у своих ног. Потом взяла Лучинку за подбородок тонкими твердыми пальцами, заглянула в глаза:

– Богуслав – воин, – произнесла она негромко. – Судьба его – по Кромке ходить. Оступится – и нет его. Понимаешь это?

Лучинка качнула ресницами: понимаю.

– Богуслав – хороший воин. Очень хороший. Его убить непросто.

– Я знаю, – шепнула Лучинка. – Я видела.

– Но от случайной стрелы, от сулицы в спину, от злого удара, а паче того – от множества ворогов никакое умение не убережет, – продолжала Сладислава. – Только Бог от такой беды уберечь может… И верная, истинная любовь. Твоя любовь, Лучинка! Забудешь о нем хоть на малое время – и не вернется.

– Я не забываю, – прошептала Лучинка. – О нем только Мокошь и прошу… – осеклась испуганно, вспомнив, с кем говорит.

Ногти боярыни больно впились в Лучинкину кожу.

– Шелка – пустое, – произнесла Сладислава ледяным голосом. – И княжна – пустое. Княжен на земле словенской много. Княжна у сына моего Богуслава уже была. Едва бедой не обернулось! Хватит!

Лучинка не понимала, о чем говорит боярыня, но от голоса ее всё внутри сжалось в комок.

– Княжна… – Тонкие губы Сладиславы искривила насмешливая улыбка. – Коли я захочу – последнюю дворовую девку княжной сделаю. В моих жилах кровь кесарей, девочка! Но не вздумай об этом кому сказать… Даже Богуславу!

– Никому! – истово прошептала Лучинка. Она ничего не понимала, кроме того, что ей доверили страшную тайну. В словах боярыни она не усомнилась ни на миг.

– Но преграда счастью твоему все же есть. – Пальцы в драгоценных перстнях сжались еще больнее. – Женой моего сына никогда не станет погубившая душу язычница. Ты должна принять Веру Христову!

– Я приму! – не раздумывая, ответила Лучинка. Боярыня сказала: «женой»! Голова Лучинки закружилась от невозможного счастья, слезы потекли по щекам…

– Примешь, – подтвердила Сладислава. – И отречешься от своей бесовской Мокоши! Трижды отречешься, поняла?

Лучинка замерла… Креститься – это не страшно. Бог Христос – он не страшный. Страшны, бывает, те, кто ему служит. А поклониться еще одному богу – дело обычное. Но отречься от Мокоши… Это совсем другое. Это, это… Как солнце никогда не увидеть… Нет, как будто вовсе ослепнуть. Весь род Лучинки: мама, бабушка, прабабушка… Много-много поколений рождались и умирали в лоне доброй и щедрой богини. Служили ей, верили ей, опирались на ее силу… Остаться без оберегающей силы доброй богини – всё равно как голой в снегу в мороз посреди Дикого Поля.

Пальцы Сладиславы разжались, оставив на подбородке Лучинки два розовых пятнышка.

Все поняла боярыня.

– Иди, девушка, – глухим усталым голосом проговорила она. – Не бойся. Гнать тебя не стану. Не за что. Всё будет, как было. Иди.

Лучинка упала на колени, схватила вялую руку боярыни, прижалась губами к сухой, пахнущей травами коже… Мир пошатнулся. Сердце – птица в силке.

– Госпожа!

– Что тебе? – Боярыня силой отняла руку.

– Госпожа… Я…

Лишь на миг увиделось: она – жена Богуслава. Остроносый сафьяновый сапог в ее руках… Большие руки, поднимающие ее над землей… Дурманящий запах мужского могучего тела… Приникнуть всем телом, всей кожей, обнять, как обнимает Мать-Земля… Мокошь!

Лучинка вздрогнула, сглотнула комок, шепнула чуть слышно:

– Прости меня, Матушка…

И громче, охрипшим чужим голосом:

– Я согласна, госпожа. Я отрекусь.

* * *

– Уверена? – спросил Сергей. – Ты уверена, что эта маленькая ворожея – подходящая партия для Богуслава? Может, поищем кого-нибудь…

– Кого-нибудь вроде Доброславы? – холодно осведомилась Сладислава.

– Чем плоха Доброслава?

– Всем хороша, – льда в голосе супруги Сергея стало впятеро больше.

– Сладушка! Ты что? – Сергей шагнул к жене, обнял, заглянул в глаза: – Что не так, моя хорошая?

– То, что не хочу я Славке такую жену, как Доброслава, – уже теплее проговорила боярыня, устраиваясь в объятиях мужа привычно и удобно, как лисичка в норке. – Хочу, чтоб у него было – как у нас с тобой. Плохо ему будет – нелюбимому с нелюбимой…

– А Артёму – хорошо?