Княжья Русь

Вспомнилось, как когда-то говорил Халил-Хватко: служат у булгарского эмира и пришлые. Лишь бы закон бохмичи исповедовал воин и в деле своем был славен и искусен.

Этот – искусен, сразу видно.

Богуслав обрадовался. Теперь будет настоящий бой! Уж такой-то жертве Перун действительно обрадуется!

Отвязав от седла веревку, Славка метнул конец подбежавшему отроку, велел:

– Разберись с полонянником! – И поехал навстречу новому противнику.

– Назовись! – крикнул он еще издали по-хузарски.

Всадник хузарского, похоже, не знал. Зато неплохо говорил по-словенски:

– Ты ведь варяг, рус?

– Варяг, – ответил Богуслав.

– Это очень хорошо! – обрадовался булгарский поединщик. – Очень хорошо, что сегодня я убью варяга!

– Это трудное дело, – заметил Славка.

– Это дело чести! – сообщил противник. – Варяги убили мою родню!

– А тебя почему не убили? – Славка заинтересовался. С дракой можно и повременить. А конь у воя хорош! Мелковат немного, но Халиф отцовский тоже мелковат, а мчит как птица.

– Не твое дело! – последовал ответ. – Главное, что теперь я убью тебя, варяг! И еще много варягов! Воистину рука Аллаха направила меня, когда я пришел служить эмиру булгарскому!

Он так откровенно радовался, что Славке даже стало его немного жаль. Но потерять такого коня, как под этим ненавистником варягов, – еще жальче. Да и доспех на вороге добрый. Надо бы его как-то так свалить, чтоб зерцало бронное не попортить.

– Ты так и не назвался, – заметил Богуслав.

– Друзья зовут меня Габдулла из Шемахи!

– А враги? – осведомился Славка.

– Враги никак меня не зовут! Мертвые не разговаривают! – и засмеялся радостно. Пошутил, значит.

– Вот так и отец его бился, – сказал воеводе Устаху воевода хузарский Машег. – Помнишь?

– Так, да не так, – проворчал Устах.

Легкая победа Богуслава его не впечатлила.

А вот второй противник насторожил изрядно. В первую очередь потому, что у него не было щита. Конник без щита – это как нурман без брони. Наверняка берсерк или ульфхеднар…

– Отец его тогда жизнь нашу спасал, а Славка одной лишь славы ищет.

– Так и надо! – убежденно произнес Машег. – Себя в его годы вспомни, Усташе! Иль ты другим был?

– Я-то как раз был другим. А вот ты – в точности! «Я – лучший воин во всем Диком Поле!» – передразнил он друга.

– Правильно говорил! – заявил Машег. – Глянь на меня, старый ворчун! Где враги мои, а? Кто дымом истаял, кто червей кормит! А я живой! – Машег ухмыльнулся: ровные белые зубы сверкнули на темном, задубевшем от солнца и ветров лице. Блеснули и пропали. Усмешка ушла.

– Однако и ты прав, друже. Этот супротивник не чета прежнему. И он не булгарин, это точно.

– Согласен, – кивнул Устах. – Посадка другая.

– Рожа другая!

Устах прищурился, но остротой зрения ему с Машегом было не сравниться. Полочанин видел лишь смутное пятно под сверкающим краем шлема.

– Что-то ты не очень похож на шемахинца, – заметил Славка.

Вражий поединщик враз помрачнел, рявкнул: «Берегись!» – и коршуном налетел на Славку: сабля – в деснице (вмиг выхватил), копье – в шуйце…

Спас Славку Ворон – прянул вперед, ударив грудью легкого араба. Направленное в лицо копье с визгом прошлось по шлему, а сабля, вместо того чтоб просечь кольчужный ворот сбоку от шеи, лишь скользнула по скату наплечника, самым кончиком задев кольчужный рукав. Однако небезвредно задела: просекла кольчугу, подкольчужник и руку повыше локтя. Неглубоко. Так, царапнула. Однако кровь пустила.

А у Славки внутри ёкнуло: понял, насколько опасен противник и как хорош у него клинок. Такой удар с ходу, с малого замаха! На пару вершков дальше – и быть бы Славке без руки!

Однако рука на месте и клинок у Славки не хуже. Ворон очень удачно отжал араба, развернув шемахинца против солнца. Славка выбросил вперед леворучный меч, заставив противника еще более отклониться, и, привстав на стременах, сверху, мощно и быстро, метнул копье.

Казалось, уклониться от броска у Габдуллы нет никакой возможности – он и так откинулся в седле насколько возможно. Всё, конец бою. Нет такого доспеха, что сдержал бы такой бросок…

Бросок был и впрямь хорош. Копье вошло во всю длину железка. Только не в тело врага, а в утоптанную землю. Невероятным прыжком араб вынес шемаханца из-под нависшего противника. И тут же, повинуясь всаднику, встал как вкопанный, а Габдулла, оказавшийся у Славки за спиной, развернулся так быстро, как разворачивается скрученный жгут осадной машины, и метнул собственное копье. Бросок был не просто хорош – великолепен. Он мог бы нанизать Славку на копье, как кабана на вертел. К счастью, у Славки на спине висел щит. Копье Габдуллы попало в стяжку. Порвать железную полосу, способную выдержать удар нурманской секиры, копьем невозможно. Однако сила удара передалась щиту, и окованный край его ударил Славку в затылок. Сетчатый тыльник смягчил удар, но Славкины глаза на миг ослепли, а сам он был брошен толчком на гриву Ворона.

Конь, не поняв, чего хочет от него хозяин, с места взял в галоп, однако легконогий араб догнал его в дюжину скачков, и шемаханец рубанул начавшего подниматься Славку по шее.