Княжья Русь

– Младшая жена, – напомнил Устах. – Да и ни к чему тебе замуж за лехита. Коли захочешь мужа – выберешь сама, – быстрый взгляд в сторону Славки, – того, кто тебе по сердцу. Полоцк – твоя вотчина. Ужель не хочешь убийце родичей твоих отмстить?

– Хочу, – согласилась Рогнеда, и глаза ее сверкнули. – И отмщу. В этом не сомневайся. Но не тем, что сделаю мой город кровавым призом в распре Владимира и Мешко. Полоцк – моя вотчина, Устах. И она достанется не какому-нибудь лехиту, а моему сыну. – Рогнеда встала. Поднялся и Устах.

– Хочешь мне послужить, воевода? – спросила княгиня.

– Смотря в чем, – уклонился от немедленного ответа Устах.

– Хочу, чтобы ты поехал со мной. Вместе с верными людьми. Хочу, чтобы ты там, в Киеве, стал моим воеводой.

– Владимир не согласится.

– Согласится, – уверенно заявила Рогнеда. – Добрые воины ему нужны. Да и отказать тебе он не посмеет. Ты ведь меня от разбойников спас, – княгиня холодно улыбнулась. – Многие ли из гридней Лунда тебя видели?

– Только Кведульв, кормчий. И нурман Хривла. Они у меня в отдельном порубе сидят.

– Кведульва и Хривлу убьешь, – спокойно сказала Рогнеда. – Людей Хривлы – тоже. Остальных можешь оставить. Бестолочи, от которых Лунд с удовольствием избавился. Даже если кто-то из них о чем-то догадается, их никто и слушать не станет. Хотя нет, кого-нибудь из этих тоже отправь к Морене. Не то могу спросить: почему викингов порубили, а неуклюжих отроков – нет.

Славка слушал свою милую с растущим удивлением. Такую Рогнеду, с легкостью распорядившуюся жизнями десятков людей (и не просто людей, а тех, с кем она делила пищу и кров), он еще не знал.

Однако Устах слушал Рогнеду очень внимательно и время от времени кивал.

– Добро, – одобрил воевода, когда княгиня закончила. – Остался лишь один вопрос: как быть с тобой, Богуслав Серегеич? Поклянешься ли ты своим Христом, что подтвердишь все, что мы скажем?

– Нет! – отрезал Славка.

Он был оскорблен.

– Тогда…

– Он не выдаст, дядька Устах! – перебила Рогнеда. – Перуном и Волохом клянусь тебе: не выдаст!

– Ну если Волохом… – Длинные усы воеводы приподняла усмешка. – Вот и хорошо. Убивать бы я тебя не стал, – сообщил он Богуславу. – Но и сажать в поруб сына лучшего друга не очень-то хотелось. А что с твоим гриднем чернявым? Кто за него поручится?

– Я! Я! – Одновременно заявили Славка и Рогнеда. Переглянулись и засмеялись.

– Ну раз вам так весело, то пускай живет, – проворчал Устах. – Вот и порешили. Тебе, княгиня, где постелить: внизу или наверху, на сеновале.

– Наверху, – не раздумывая, ответила Рогнеда. – И ему, – кивок в сторону Славки, – тоже. Стеречь меня будет.

– Устерег козел капусту… – пробурчал Устах себе под нос и подмигнул Славке. – Что еще велишь, пресветлая княгиня?

– Кормилицу найди для Изяслава. У меня… – Рогнеда смущенно опустила взгляд, – молоко что-то пропало. Мывка ему тюрю на козьем сделала, но кушал плохо.

– Найдем кормилицу, – успокоил Устах. – Не печалься, княгиня. Иные княжьи дети сроду материнского молока не пробовали, а какими удальцами выросли.

– А если б я согласилась Полоцк принять, ты б со мной остался? – спросила Рогнеда, уютно устроившись на Славкином плече.

– Нет, – не раздумывая, ответил Славка.

– Неужели отдал бы лехитскому пану? Вот, значит, как ты меня любишь!

– У меня, Рогнедушка, в Киеве родня. Что б тогда с ними было? Да и Владимиру я присягал. Я ж не предатель.

– А со мной любиться – это как?

– А этого в моей клятве не было, – усмехнулся Славка. – От моей ласки у князя не убудет. А я не евнух ромейский, чтобы княжьих жен пасти. А вот Полоцк против него поднять – это уже измена.

– Значит, бросил бы меня?

– Почему бросил? Отговорил бы. Да ты ведь и сама всё правильно рассудила. Не может ныне Полоцк сам по себе стоять. А под лехитов идти – дело гиблое. Они нынче веру христианскую от латинян приняли. Значит, принесут и в Полоцк веру Христову.

– А что ж в этом плохого? – удивилась Рогнеда. – Ты же сам – христианин.

– Наша вера – от Булгарского царства, – сказал Славка. – Мы по-другому веруем. На своем языке и по собственному обычаю. А латиняне крестят огнем и железом. А кто не хочет, того убивают. Слыхал я: в землях червенских лехиты всех родовых вождей побили, а волохов пожгли.

– Тебе что до того? – пожала плечиками Рогнеда. – Ты же сам христианин. Радоваться должен.

– А вот не радуюсь, – буркнул Славка. – Не по-христиански это. Иисус милосерден. Даже в Царьграде это понимают.

– Тогда латиняне их побьют, – уверенно сказала Рогнеда. – Суровые мягких сердцем живо примучат и дань платить заставят.

– Глупости говоришь, – фыркнул Славка. – Хотел бы я глянуть на того, кто заставит платить дань меня!

– Думаешь, ты милосерден?

– А то нет! Когда я зазря кровь проливал? Только если иначе нельзя.

– Это, ладо мой, не милосердие, – заявила Рогнеда. – Вот когда ты, вместо того чтобы глотку врагу перерезать, меч свой ему отдашь да на коленки станешь, вот тогда, значит, ты и есть истинный христианин.

– Это кто тебе такую глупость сказал? – удивился Славка.