Княжья Русь

Как вновь прибывшему, Славке полагалось поздороваться первому. Кабы не девка, он бы так и сделал. Но заплаканные глазки пробудили в Славке вполне объяснимую неприязнь к четверке воев. Не любил Славка тех, кто мучит для забавы. Коли дело требует – тогда другое дело. А для забавы терзать слабых – это подлость. Так его батя учил. И еще учил, что подлого следует проучить. Хотя если тот – в своем праве… Вот хозяин здешний помалкивает… Хотя что он может сделать против четверки воев? Посаднику полоцкому пожаловаться? Так посадник княжий далеко. А сам князь – еще дальше.

Хотя не так уж и далеко. Вот Славка – здесь. А Славка и есть – рука князя. Карающая, если понадобится…

Вычленив из четверых главного: плечистого усатого мужа, стриженного «под горшок», Славка уставился на него и весьма грубо поинтересовался:

– Чьих будешь?

– А кто ты таков, чтоб спрашивать? – Выговор усатого похож на булгарский, но не булгарский. Этакое змеиное пришипывание.

Девка, улучив миг, вывернулась из рук сластолюбивого и кинулась прочь.

Сластолюбивый дернулся было, но, повинуясь знаку усатого, остался на месте.

– Что угодно славному господину? – Хозяин постоялого двора, почуяв нехорошее, поспешил вмешаться. – Есть добрая ушица с глухарем, оленинка печеная, пироги с рыбкой…

– Неси всё, – разрешил Славка. – Вино есть?

– Нету! – Хозяин огорченно развел руками. – Пивко есть. Свежайшее, только сваренное. Медовуха, сбитень…

– Давай пиво. И комнату нам приготовь. Лучшую. Какая у тебя лучшая?

На усатого он больше не глядел. И ответом его не удостоил.

Хозяин замялся… Думал, не соврать ли? Но потом все же признался:

– Лучшая занята, благородный господин. Но есть другая, тоже очень хорошая. Я попрошу тех людей (кивок в сторону купеческой компании) освободить одну.

– Мне не нужна «тоже хорошая», – строго сказал Славка. – Мне нужна лучшая. На вот, – он бросил на стол монету – свеженький, только что отчеканенный золотой с профилем князя Владимира. – Этого хватит.

– Щедро, – недобро щурясь, процедил усатый чужеземец, глядя на вертящуюся монету.

Он был прав. За такие деньги Славка мог занять весь трактир седмицы на три и пировать целой сотней.

– Щедро, но все-таки слишком мало. Будешь спать, где положат, богатенький рус.

– А ты не лез бы в чужой разговор, бедненький не-знаю-как-тебя-зовут! – посоветовал Славка. – А то как бы тебе самому прежде времени не лечь. Да не на перину, а куда пожестче.

Чужеземец осклабился, встопорщив усы.

– За такие слова отвечать надобно, – сообщил он, для наглядности предложения погладив рукоять сабли, с которой не расстался и за трапезой.

Не то чтобы Славке уж очень хотелось драться. С большим удовольствием он сейчас перекусил бы, выпил и завалился в постель. Но отказываться от вызова – стыдно.

– А ты не из трусливых, – похвалил Славка. – Не всякий пес посмеет на варяга хвост напружить. Не всякий… только совсем глупый. Так что быть тебе, пес, бесхвостым.

Надо отдать должное четверке иноземцев: отреагировали они мгновенно.

Не успела грохнуть об пол опрокинутая скамья, а все четверо уже были на ногах с оружием наголо. Но и Славка тоже не спал: его сабля смотрела в рот усатому. Малое движение – и станет усатый одноусым. При этом Славка даже встать не потрудился. И то: пристало ли сотнику киевского князя суетиться?

Если иноземцы и хотели наброситься на Славку все разом, то воплотить это желание им помешали. Стрела с хрустом вонзилась в стол, расщепив толстую доску.

Пока шел разговор, предусмотрительный Антиф успел расчехлить лук и набросить тетиву.

Вторая стрела лежала на кибити. Черный граненый наконечник глядел в грудь усатого. Промахнуться, как и увернуться, на таком расстоянии невозможно. На усатом был пластинчатый доспех, но нет такой брони, что остановит стрелу, выпущенную из доброго степного лука с расстояния в девять шагов.

Народ, трапезничавший в зале, разделился на две неравные части. Большинство постаралось убраться подальше, но шестеро торговых людей с ближнего стола похватали сложенную у стены воинскую снасть и встали на сторону Славки.

– Не боись, поддержим, – негромко произнес старший, бородатый кривич. – Поучим наглых лехитов.

«Значит, вот кто они, – понял Славка. – Лехиты. Люди князя Мешко[7]. Того, что воевал с лютичами. Какого лешего им надо здесь, на полоцкой земле?»

– Пан Кошта! Что здесь происходит?

Сказано было по-латыни и голосом столь властным, что Славка очень удивился, когда увидел говорившего. Держась за резное перильце, сверху спускался черный монах.

– Наглый язычник желает занять наши комнаты, – тоже по-латыни (на очень скверной латыни), не поворачивая головы, процедил усатый. – Дозвольте мне его проучить, ваше преподобие!

– Как бы он тебя не проучил, – сурово произнес монах, недобрым взглядом смерив Славку, изготовившегося к выстрелу, Антифа и вооружившихся купцов. И, ломая правильную речь чуждым выговором, обратился уже прямо к Славке:

– Кто ты есть, человек, что смеет грозить послу? Твой князь тебя строго накажет!