Княжич

— Что здесь происходит, бляха-муха?! — Проснулся весь лагерь, включились фонари, запылали самодельные факелы, осветив поляну, на которой они соизволили переночевать. — Отвечайте, животные! Напились и буяните?! — Орал Ильхам, разбуженный звуками стрельбы и вставший не с той ноги. — Заразы, — запрыгал он на одной ноге, наступив на острый камень.

— Разобраться надо, — насторожено посматривал по сторонам эмир, пока буйного вояку, открывшего стрельбу, успокаивали.

Отобрав у того автомат, волосатого и взмыленного бойца подвели к Бухаре, вгляделся тот в скуластое лицо пережившего не одну зиму мужика. Понюхал его, но запаха алкоголя или дурман травы не учуял.

— Говори, что случилось, дрянцо ты этакое? — Влез в разговор рядом стоящий Ильхам. — Зачем ты паскуда в болото палил? Предать меня решил, наше местоположение засветив? — Нехорошо прищурился вероятный наследник казанского трона. — Отвечай! — Резанул словом Ильхам.

Его терпения едва хватало, чтобы не зарубить наглеца на месте. И то, что он выскочил из палатки, в чём мать родила, и на поясе у него ничего нет, его бы не остановило.

— Кутайба сгинул, — затрясся в гневе мужик. — Мы вместе в дозоре стояли, сторожа ваш сон, — склонился дружинник перед Ильхамом. — А он возьми и сгинь.

— Чудно, — неадекватно захихикал Гончаров, как всегда обдолбанный до не балуйся.

— И? — Поторопил его эмир. — Что дальше было? Куда сгинул твой напарник? Отвечай нормально! Чего язык проглотил?

— Он поссать отошел, к болоту, — со страхом обернулся к тому самому болоту неадекватный воин, и надо же было такому случиться, в этот самый момент там что-то булькнуло и к поверхности стоячей воды, затянутой тиной, поднялось несколько больших пузырей воздуха, взорвавшихся уже на поверхности.

Воздух наполнили ароматы гнили и разложения.

— Фу-у-у-у, — вновь влез со своими комментариями Гончаров. — Пахнет как у меня в комнате, после того как отец запретил служанкам там убираться, переложив эту обязанность на меня.

— Шайтан! — Вскричал в страхе татарин поднявший тревогу, забормотав. — Аллахумма, Анта’адуди, ва Анта насыри, би-кя аджюлю, ва би-кя асулю ва би-кя укатылю(О Аллах, Ты — источник силы моей и Ты — мой защитник, о Аллах, благодаря Тебе я передвигаюсь, благодаря Тебе нападаю и благодаря Тебе сражаюсь)!

— Как тебя звать то? Напомни мне, — позволил ему произнести молитву до конца, эмир, прежде чем спросить. — Не бойся.

— Муслим, господин, — заломил он руки, не зная, куда их деть.

— Рассказывай дальше, Муслим. И не ври! — Жёстко приказал Бухара, видя, как кончается терпение у Ильхама и его свояков.

— Да, да, — нервно облизал губы, Муслим. — Кутайба встал рядом с болотом, я отвернулся и тут всплеск в воде! — Вскинул руки к небесам войн. — Видно было плохо, но я уверен, что его утащила нечисть, злой дух. И я не вру! — Прокричал он в лицо тем, кто посмеивался. — Я видел, — убеждённо бормотал он, всё, понижая и понижая голос. — Видел, видел, видел…

Обступившие их мужики из тех, кто поумнее, заволновались и начали переговариваться, перебивая друг друга и что-то доказывая.

Было не важно, что или кто утащил Кутайбу в топь. Он пропал, а люди суеверны.

— ТИХО! — Заорал эмир, наводя тишину. — Берём багры, палки и обыскиваем болото. И не забывайте смотреть по сторонам! Это может быть диверсия наших врагов, — угрюмо предупредил он всех, обведя недобрым взглядом сброд, набранный Ильхамом в дружину. — За дело. Не стойте колом.

Получив внятные указания, дружина приободрилась и споро стала исполнять приказ, смело заходили мужики в мутную жижу, распугивая лягушек и тыкая перед собой двухметровыми ветками, измеряя глубину трясины и пытаясь найти на дне топи брата по оружию, принявшего столь непонятную и от того позорную смерть.

Многим было страшно и они, бывало, взвизгивали, стоило из взбаламученной мути подняться особенно большой лягушке или комку водорослей, похожему в темноте ночной на чудище-юдище.

— Ха! — Смеялись над такими горе — воинами их друзья. — Вы как сайгаки трусливые.

Ближе к утру поиски остановили. Пропавшего так и не нашли. Все были злы и взмылены. Всю ночь на ногах, по пояс в гнилостной воде и без возможности пожрать, так как командиры запретили разводить костёр ночью.

— Сами развлекаются, а нас в болото, — шипел один из ветеранов дружины, отдирая от себя присосавшихся к коже пиявок.

Под писк, словно издевающихся над ними комаров, он мрачно давил их в ладошке, пока они с хлюпаньем не лопались и не выпускали из себя всю его кровь.

Было приятно выместить на ком-то злость.

— Пиявки! — С отвращением давил он одну за другой, с садистским удовольствием наблюдая за их попытками выбраться из его ладошки.

— Тихо, ты! — Шикнули на него товарищи. — Услышат.

— Ну и пусть, — проворчал ветеран, но тон всё-таки сбавил. — Они в палатке со шлюхой развлекаются, а мы в болоте по уши, дерьмо разгребаем.

— Эмир был с нами, — разумно заметил затесавшийся среди старожилов дружины новобранец.

— Да, Бухара, не Ильхам, — кивнули ему. — Тот нас и вовсе презирает, прямо в глаза называя быдлом, и ведь не боится, тварь такая. Удавил бы.