— Я сообщу хану, как обращаются с его сыном, — чопорно поджал он губы. — Уж поверьте.
— Верю, верю. Сообщайте, — отмахнулся я, разрешая. — Меня это не интересует. Главное — донесите до него весть, что его сынок с ближниками у меня и что я хочу за них взамен.
— И что же вы хотите за покалеченного Ильхама, сына самого Казанского хана, лишенного языка? — С сарказмом спросил он, посмотрев в яму и на людей находящихся там. — За бека Абая и мурзу Галляма, подвергнутых пыткам и высеченных на конюшне? — Нагнетал он обстановку, пытаясь давить на меня. — За уважаемого эмира Бухару, лишившегося руки?
— Тут он сам виноват, — пожал я плечами. — Попытался сбежать, и был наказан за свою глупость.
— А где Гончаров? — Внимательно осмотрел личинок людей в яме, Аверьян Филиппович, не найдя того. — Убит? — Потёр он ладошки, явно надеясь на положительный ответ, собака такая.
— А откуда вы знаете, что он участвовал в нападении на меня вместе с этими? — Ответил я вопросом на вопрос. — Об этом я не сообщал.
— Канцелярия Императора знает всё, — высокопарно ответил он, заюлив при этом. Крыса.
— Ясно, — отвернулся я от этого продажного чинуши посмотрев на свой новенький дирижабль, принайтованный к одной из уже достроенных башен моей усадьбы. — Этот наркоша гадит под себя и всё обоссывает, так что «уважаемые» мной татары внизу, — кивнул я на них головой, — разозлились и чуть его не удушили. Пришлось Гончарова спасать и отселять, обещали они утопить его в его же дерьме.
— Эм-му-мэ-эээ, — замычал что-то Ильхам.
Ни я, ни переговорщик, не обратили на это внимания.
— Могу я его увидеть? — Взял себя в руки чинуша, не слишком старательно пытаясь скрыть разочарование на лице.
— Можете его забрать, — великодушно разрешил я. — Мне это дерьмо не нужно. Как не нужно ничего и от его отца.
— Разумно с вашей стороны.
— Перейдём к делу, — лишь поморщился я на его слова. — Передайте хану, что он получит сына и его дружков за сущий пустяк.
— И что же это за пустяк? — Осторожно спросил Аверьян Филиппович, чувствуя подвох.
— Извинения.
— Извинения?
— Да. Я хочу, чтобы он извинился за своего сына.
— Он не будет этого делать, — фыркнув, покачал головой клерк. — Попросите что-нибудь другое.
— Сроку ему три дня. На четвёртый день я их казню, — развернулся я и ушел, не обращая внимания на его крики в спину.
Алиса, когда узнала, что я пленил Ильхама, вся разом увяла, поникла. Стала сама не собой. Юлиана пыталась утешить маму, не понимая, что с ней, но получалось у неё плохо. Я не мог на это смотреть, вот и решил попросить хана сделать то, что, казалось бы, ничего ему не будет стоить, но что он не сделает ни при каких обстоятельствах, а потом с чистой совестью казнить пленников. Дружбе с Казанью всё равно уже не быть. А так ещё побарахтаемся.
Алиса ждала меня у колодца.
— Вы закончили? — Обернулась она при моём подходе, делая вид, что ей не интересно чем всё дело обернулось. — И что ты попросил?
— Пока рано об этом говорить. Узнаем через три дня, — обнял я её, чувствуя, как она вся дрожит. — Лучше скажи, как тебе дирижабль? Нравится?
— Большой, дорогой и неповоротливый, — изобразила она недовольную моську. — Тебе явно продали какое-то старьё, муж мой.
— И ничего не старьё, — возмутился я. — Это военный десантный дирижабль постройки прошлой большой войны. Нет вооружения, да, но броня хороша. И скорость приемлемая. Не говоря уже о возможности, разместит в нём до тысячи человек, — с гордость рассматривал я парящего в двух десятков метров над землёй стального гиганта, по которому ползали мои работники, изучая новинку и заделывая дыры. Всё-таки купил я его со склада старого хлама (армейского запасника). За взятку и немалую кстати.
— Эх, — только тяжело выдохнула она, посмотрев на меня, как может смотреть только жена. — Может, лучше подскажешь, как нам выпутаться из всей этой ситуации? Или ты считаешь, себя достаточно сильным, чтобы бодаться с настоящей дружиной какого-нибудь рода, а не этой пародией, которую вы разбомбили к чертям?
— Ну, допустим, не у каждого рода есть такая дружина как у меня… — Задумался я.
— Хану служат сотни тысяч людей! В его личной дружине есть минимум два кудесника четвёрки, а сам он имеет пятый ранг! — Закричала она, в смятении. — Он не простит тебе победу над его сыном. Не простит унижения! Как не оправдывайся. Да даже отпусти ты его сына с извинениями и со мной в придачу — ничего не изменится, — топнула она ножкой.
— Я знаю.
— Да нам хватит даже одного четвёртого ранга! Как ты можешь быть таким бесчувственным чурбаном?! — Застучала она кулачками по моей груди, вся как то сдуваясь.