Княжич

— Да ну, — помотал тот головой, — откуда ж чужие? Русь все дороги перекрыла. Только древлян по ним пропускает. Видать, боится Ингварь, что купчины нам вместе с тафтой и камкой[73] мечи да железо привезут. Будто нет в лесу тропинок да обходов, — подмигнул он мне и улыбнулся довольно.

— А много ли здесь вчера народу перебывало?

— Да и не сосчитать, — ответил стражник. — Вон, опять же, князь проезжал. Обоз привел из Смоленска. Как раз с тем, чего так русь опасается.

— А с обозом кривичи пришли?

— Наши. Куденя у них за коренного. Он же с рукой своей в лучники боле не годится. Вот князь его и приставил обозы водить. Жалко. Справным ратником был.

— Жалко, — согласился я, вспомнив, как мы с Куденей в дозор по ятвигскому бору шли.

— Так ты чего хотел-то, княжич? Или потерял кого? — Гутора рад был с утра пораньше языком почесать.

— Скорее нашел, — ухмыльнулся я. — Вот, — показал ему стрелы, — не знаешь, в каких землях такие делают?

Гутор переложил надоевшее за долгую стражу копье на другое плечо и внимательно стал разглядывать мою находку.

— Не, — через некоторое время сказал он. — Не знаю. Ты у Жирота спроси. Он по своим оружейным делам, почитай, весь Мир объездил. Он точно знает.

— Спрошу, — кивнул я. — Смена-то у тебя когда?

— Да уж скоро. — Ратник взглянул на посветлевшее небо. — Вот и рассвело.

— Ладно. Недосуг мне.

— Понимаю, — грустно вздохнул стражник и вновь переложил копье.

Я взошел на стену града. Миновал несколько крытых тесом пролетов и наконец добрался до крепостной башни, с которой в меня вчера стреляли.

Здесь никого не было. Оно и понятно. Не будет же покуситель меня дожидаться. Хорошее место он выбрал. Дозорная площадка детинца и помост простреливаются. Можно и не целясь стрелы посылать.

Я уж хотел уходить, как вдруг что-то звякнуло под сапогом. Нагнулся. Вижу кольцо витое. Вот она. Колта Заглядина…

— Сделаны они хорошо. — Жирот с интересом разглядывал стрелу. — Древко ровное. — Он положил стрелу на палец, точно безмен[74]. — Уравновешено неплохо. И перо прилажено по уму. Но не боевая она.

— Как так? — удивился я.

— Железо на жале дрянное. Броню не пробьет. Да и сам наконечник широковат. В кольцах кольчужных стрять будет. Опять же трехперый. Несподручно это. Нет, — сказал Жирот, — это не наши стрелы.

— Знаю, что не наши. Так чьи тогда?

— Может, зять знает? Эй, Людо! — позвал он. — Взгляни.

Из дальней клети вышел Людо. Тощий, что моя стрела. Выбрит чисто, не по нашему заводу. Усат. Длинноволос. Волосы ремешком сыромятным подвязаны, чтоб глаза при работе не застили. Не похож на древлянина. Да и не был стрельник древлянином.

Когда с мазовщанами у нас из-за ятвигского удела раздор вышел, полонили его. На девять лет по праву войны в холопы забрали. Хорошим стрельником Людо оказался. Отец его к Жироту определил. Он и прижился. Дочке Жиротовой, Ивица старшей сестре, приглянулся. Столковались они. Жирот ему холопство на три года убавил. Боле не мог, Правь не позволила. Так и жил он зятем-примаком[75]. А прошлой осенью жена его померла от лихоманки. Тосковал он сильно. Сохнуть начал. Вот и истощал…

— То есть мне знакомо.

Людо вернул мне стрелу и повернулся к Жироту:

— То охотничьи стрелы. Видишь, кровоток-то какой? Чтоб раненый зверь больше крови терял. Слабел. А закусы на жалах, чтобы из шкуры стрела не вырвалась, когда тот уходить начнет. Но не мазовщанские мастера стрелу ладили. И не ятвигские. А чьи? То мне неведомо.

— На большого зверя, видать, стрелу ладили, на сохатого, а то и на секача[76], — сказал Жирот. — Откуда они у тебя, княжич?

— В бору нашел, — соврал я, а сам подумал: «Не сохатому, а мне бы на той стреле висеть. Но, знать, Доля у меня другая…»

Вернулся я к себе и до поры спрятал стрелы под своим лежаком. А сам пошел Загляду искать.

Искать ее, правда, долго не пришлось. Они с Владаной в Малушиной светелке сестренку мою счету учили.

— Смотри, — говорила Загляда, — у тебя, Малуша, четыре сливы. Две ты Владане отдала. Сколько у тебя слив осталось? Думай давай.

— Четыре, — отвечает сестренка.

— Как же четыре? — удивилась Владана. — Ты же две мне отдала.

— Ничего я тебе не отдавала! — возмутилась Малуша. — Я их лучше сама съем.

— Ух, и жадная ты, Малушка! — рассердилась Загляда.

— Я не жадная. Я запасливая. Ингварь с войском своим придет, веси окрестные разорит. Все голодать будут, а я сытая. Да две сливы в запасе. Одной с тобой, Загляда, поделюсь. А половинку другой, так и быть, тебе, Владана. Чтоб с голоду не померла.

— А ту половинку, что останется, куда денешь? — спросил я.

— На всех остальных поделю! — не оборачиваясь, ответила Малуша.

— Вот это по-хозяйски, — улыбнулся я.

— Ой, Добрынюшка! — наконец-то заметила меня Малуша.

Подбежала ко мне. Обняла.

— Соскучилась по тебе, — говорит.

— И я по тебе, Малуша. Ну, рассказывай, как ты счету обучаешься?

— Хорошо обучаюсь. Смотри, — скороговоркой затараторила, — у меня было четыре сливы. Две я Владане отдала. Сколько осталось? Осталось две. Самые кислые. Потому что всегда самые кислые остаются.

— А если бы у тебя было пять слив?