Княжич, князь (СИ)

Игумен кивнул и позвал не оборачиваясь:

— Брат Лука!

Испуганный сиделец влетел в келью, торопливо поклонился.

— К отцу ризничему. Весь доспех и одежды княжичевы — сюда.

Брат Лука исчез. С галереи донесся быстро удаляющийся топот ног.

— Кто напал на вас? Сколько их было?

— Не могу сказать, отче, кто и зачем. Поджидали нас, засаду учинили. И видать, заранее сговорились о действиях, потому как навалились слаженно: враз и со всех сторон. Из кустов придорожных огненным боем малую часть коней и почти половину дружины в одночасье положили. Лучники да самострельщики тоже в чаще таились. Мечники потом на открытый бой вышли, до дюжины насчитал. Речей не вели, себя никак не объявляли. А еще чуть поодаль человека разглядел в темном плаще и полном доспехе тарконском — ни сам в сечу не вступал, ни знаков кому-либо не подавал. Мыслю, надзор вел.

— Открыто?

— Нет. Он в орешнике на краю поляны хоронился.

— Весьма любопытно. Как же ты смог высмотреть его — в ночи да посреди боя-то?

— Ну… Просто глянул туда, так что ли… Вроде как почуял, что именно там он и должен быть. Его и заметно-то не было в глубине, но я все равно увидел. Не только глазами, а вдобавок как-то по-другому. Затрудняюсь правильно пояснить.

— Хм… Еще более любопытно. Да ты продолжай, продолжай.

— Ага. Отче, из людей моих кто жив остался?

— Только один. Кто таков, не ведаем. За мертвого поначалу приняли. Уже вместе с прочими обмывать несли, да некто из братий взор живой случайно приметил. Тяжел он, по сей день в забытьи. Остальных вечор отпели по чину «Аще крещены…»

Поразмышляв над чем-то, отец Варнава прибавил полувопросительно:

— Два десятка ратных сопровождали тебя.

— Да, отче.

— Изрядно. Впору посольской свите. Когда отъезжали, дома всё ли благополучно было?

Кирилл поколебался, проговорил осторожно:

— Да вроде как.

За дверью опять послышались торопливые шаги, сопровождаемые лязгом и позвякиванием.

— Молитвами святых отец наших… — затянул нараспев новый голос.

— Аминь, аминь! — нетерпеливо прервал настоятель, поднимаясь.

Приземистый краснощекий отец ризничий внес спутанную перевязь с мечом и ножом, верхние брони и шелом с бармицей. Следом за ним запыхавшийся Лука втащил целый ворох прочих ратных одежд.

— Здесь оставляйте, — рука опустилась, указывая место, и тут же вновь поднялась в коротком знаке креста. — Спаси, Господи!

Опять оставшись наедине с Кириллом, отец Варнава подошел к куче на полу. Присев на корточки, поднял шелом; повертел, придирчиво оглядывая:

— Знатный удар был, что и говорить. Голова-то как, княжиче?

— Слава Богу, цела, отче.

— Да это, знаешь ли, мне и самому приметить удалось.

— А… Ну да. Память какие-то чудные дела творит — многого вспомнить не могу, как ни стараюсь. И еще не то снилось, не то мерещилось всякое несуразное. Временами казалось, что наяву происходит.

— Понятно и не удивительно.

Он оставил шелом, взялся за нагрудный доспех. Пальцы пробежались по рядку железных чешуй — согнутых, местами почти перерубленных пополам.

— Кровью не кашляешь?

— Нет. Но дышать тяжело. Особенно, если глубоко.

— Отец Паисий, лекарь наш, сказывал, что у тебя то ли трещина в одном из ребер, то ли даже перелом — точнее определить не берется. Как уйду, опять навестит. Благословляю пребывать в строгом послушании у него. А хорош, хорош! — последнее относилось к мечу, который отец Варнава тем временем вытащил из ножен. — Вилецких мастеров работа, Браничева школа. Славно поработал, переточить потребуется.

— Вы, отче, и в оружии толк знаете.

— Так не игуменом же меня родила матерь моя, княжиче.

Вернув меч обратно в ножны, отец Варнава перешел к кожаному нераспашному поддоспешнику:

— Да уж… Еще малость — и тебя тоже отпевать могли бы.

Внимательно осмотрел изнутри, пошарил старательно. Нахмурился:

— Кишень была зашита?

— Да, отче, — сказал Кирилл, морщась и осторожно прикасаясь пальцами к правому виску, где под льняной повязкой опять проснулась тупая пульсирующая боль.

— Разорвана. И пусто в ней. Что с тобою, княжиче? Может, кликнуть отца Паисия?

— Не надо, отче, — терпимо… Я вспомнил! Да! Было два послания.

— Вот как. А где ж другое?

— Другое… Сейчас, сейчас… Ага! Оно в том же поддоспешнике, только внутрь вшито, между слоями кожи. Со спины. Как же я забыть-то мог? Ну да, вот теперь в точности припоминаю: отец сам и вшивал, отчего-то никому из скорняков не доверил. Да еще и приговаривал при этом, дескать, у доброго воина там целее всего будет.

— Верно, доводилось мне слыхать от Вука подобные слова.

Отец Варнава потянулся к поясной перевязи, вынул нож. Мельком оглядев его, примерился кончиком острия к обрезу подола стеганого поддоспешника и принялся сноровисто отделять один слой кожи от другого. На пол посыпался свалявшийся конский волос. Вспоров простежку, осторожно просунул внутрь руку, извлек наружу сложенный вчетверо и убористо исписанный с обеих сторон листок тонкой, но плотной синской бумаги. Развернул. Подойдя поближе к оконцу и откинув голову, побежал глазами по строчкам. Между густыми бровями обозначилась вертикальная складка.