Княжич, князь (СИ)

Кирилл растерялся. Отец Варнава поймал его взгляд, кивнул поощрительно. Князь Стерх улыбнулся одними глазами, проговорив негромко:

— Привыкай к чину — князь ты.

Склонив голову, Кирилл непослушными пальцами взялся за короткую серебряную ножку и коснулся вина губами:

— Спасибо за честь, княгиня.

Поставил чарку, едва оплошно не опрокинув ее, обратно на поднос. Коротко поклонился в сторону княжича Держана и княжен. Младшенькая поднялась на цыпочки и, прикрывшись ладошкой, оживленно зашептала что-то на ухо старшей. Та дернула ее за край платья, опустила лицо. Исподлобья метнула взор на гостя.

«Как Видана…» — промелькнуло у него в голове.

— Вот и ладно! — подытожил князь Стерх. — Ну а теперь, гости дорогие, банька вас ожидает — в самый раз с дороги-то. А там и к столу попрошу.

Немного сдвинув в сторону взгляд, позвал куда-то за спину Кирилла:

— Ермолай!

— С полудня все готово, княже, — тут же откликнулся жилистый банщик в длинной белой рубахе с закатанными рукавами. — Каменица — докрасна, отцеженные квасы на леднике — и хлебный, и брусничный.

— Вот и ладно, — удовлетворенно повторил князь Стерх. — Веди дорогих гостей.

* * *

— Вижу, глянулась утица? — княгиня улыбнулась, придвигая блюдо ближе к Кириллу.

— Очень! — подтвердил он с нескрываемым удовольствием и, поколебавшись, решился отрезать себе еще небольшой кусочек. Ну совсем-совсем небольшой. — Дома у нас точь-в-точь такую же начинку учиняли: из лапши гречневой, яиц, лука да потрошков рубленых. Вся душитым жирком утиным пропитана — ух и хороша же! Сколько себя помню, я первым делом до нее добирался да побыстрее как можно больше выесть норовил. Митяю, брату моему старшему, она тоже по душе была — когда маленькими были, чуть не дрались за столом, кому сколько достанется. А доставалось поровну — это уже от отца…

Кирилл смутился, запоздало осознав, что несколько переборщил с воспоминаниями.

Княгиня Радимила еле слышно вздохнула. Укоризненно качнув головой, князь Стерх обратился к отцу Варнаве:

— К разговору старому вернуться хочу. Младший мой, Держан, давно уж мечтает в обучение к вам попасть. Вел я речи о том и с прежним настоятелем обители. Отказал он мне тогда — мал еще, дескать, пусть подрастет. А потом и умер отец Николай-то.

— Погиб.

— Вот как. Не знал. Да хранят покой его Древние со Христом-Богом, достойнейший был человек… Как же так вышло?

— Все мы воины, княже, и каждому его место определено. Младший-то твой к чему наклонности имеет?

Отец Варнава перевел взгляд на Держана, который во все глаза глядел на него, прислушиваясь к беседе.

— Я, отче… — тут же заговорил княжич, воодушевленно взмахнув позабытой в руке утиной ножкой.

Ладонь князя Стерха ударила по столу. Кирилл поперхнулся.

— Рано я начал разговор этот — расти и расти тебе еще, чадо!

Держан побагровел:

— Прости, отец.

— Меня вини, княже, — вступился за него отец Варнава. — Я взор ко княжичу обратил — он и понял его, как дозволение говорить.

Княгиня долила вина из узкогорлого кувшина восточной работы в кубок мужа, ненароком коснувшись его руки.

— Ладно, ладно, — поморщась, произнес князь Стерх. — И я тоже хорош. Мир да любовь. Сказывай, сыне.

Держан облегченно выдохнул. Быстро скользнул глазами по лицам отца и настоятеля:

— Науки люблю. А более всего те, которые говорят о том, каким образом да из чего мир наш сотворен. Еще по сердцу мне устроения всякие и диковины хитрые, что наши умельцы да иноземные механикусы выделывают.

— У него в наставниках и друзьях задушевных — одни лишь мастера из кузнецов либо столяров-краснодревцев, — с едва приметным неодобрением заметил князь Стерх. — Будто ремесленник какой, а вовсе не княжич.

Держан смолчал, но набычился.

— Не серчай, сыне… Правды ради добавлю, отче, что ремесленник-то у меня, похоже, незаурядный подрастает: о прошлом лете приезжал поглядеть на него даже некий мастер иногородний. При котором, помнится, для чего-то маленький старичок-архимандрит пребывал неотлучно. Внимательный такой, глазастый…

Отец Варнава откинулся на высокую спинку стула:

— В академиях наших многие из ученых мастеров-наставников от самого князя Дора род свой ведут. В духовных чадах у меня — князь Боровицкий Константин, зодчий и резчик по камню искуснейший, да боярин Василий из Полядвицы, большой знаток древностей, которые из земли самолично искапывает. Или возьмем отца Паисия, лекаря обители нашей…

— Как же, как же: отменно знаю его. Не просто лекарь — целитель. А уж сколь осведомлен в науках разных!

— Но ведомо ли тебе, княже, что некогда владетельным Маркусом из Аквилеи новоримской был возведен он в рыцарское достоинство?

— Однако… Не рассказывал о том отец Паисий.

— А он никогда и никому не рассказывает. Но мне не возбранял. Из придумок своих чем похвалиться можешь, княжиче?

Держан смутился:

— Да по мелочам изрядно набежало — не упомнишь всего враз-то.

— Стесняется он, отче, заслугам своим счет пред вами вести, — пояснил князь Стерх.

— Похвально. Скромность — она в добродетели определена. Тогда ты поведай, княже.