— Это почему? — спросила жена, хотя и знала уже, каков будет ответ.
— Оставь я тебя в Переславле, то не пришлось бы мне отрываться от службы, чтоб вернуть тебя домой.
Боль тронула струны души Миланьи, когда услыхала она это!
— Оставь ты меня в здесь, то не носила бы я сейчас ребенка под сердцем! — горячо возразила она.
Мусуд только отмахнулся от нее и ушел из избы. Женщина побродила по дому, никак не находя себе места после слов мужа, затем все же решилась пойти следом за ним. Нашла она его в конюшне, где он возился с седельными ремнями, проверяя, не износились ли они, не повредились ли скрепы. Он ненадолго поднял взгляд на жену, затем снова занялся седлом.
— Если подозреваешь меня в чем-то, то молви прямо, — потребовала Миланья решительно.
— В чем мне тебя подозревать? — насмешливо отозвался тот, не отрываясь от дела.
— Тогда почему сторонишься меня? Как будто я и не жена тебе вовсе!
Супруг только покачал головою, сетуя на её докучливость.
— Хочешь знать, против ли я твоего возращения в Новугород? — продолжила Миланья, распаляясь из-за его безразличия. — Так вот — знай! — против. И ежели подозреваешь, что нарочно я упросила княжича отправить тебя со мной, то в корень зришь!
Мусуд опять вскинул на нее глаза и теперь в них не было насмешливости.
— Вот уж не ждал, что жена моя дурой окажется, — пробормотал он.
Миланья, негодующе поджав губы, сделала несколько шагов к нему:
— Ты за свою жизнь прошел много земель, ты служил многим господам! Князь Ярослав и сын его — господа очередные, только и всего! Сейчас ты служишь им, а после станешь служить кому-то другому…
— А если не захочу служить кому-то другому? — поднял грозно брови Мусуд.
— Да разве ведаешь ты, как судьба повернется? — невесело рассмеялась горянка. — Сегодня есть эти князья, завтра не будет их…
Сказав это, она увидела, как окаменело лицо супруга и запоздало спохватилась, что в чувствах наговорила лишнего. Не только оскорбила воинскую честь мужа, но и едва не созналась в том, что известно ей грядущее! Не должен Мусуд дознаться ни сейчас, ни потом о предвидении её! Если он поймет, что знала она о надвигающейся на Александра беде и нарочно обманула и княжича и мужа своего — то ни за что не простит её!
— Следи за своим языком, женщина, — предупреждающе произнес Мусуд.
Тогда Миланья поспешила подбежать к мужу и принялась обнимать его:
— Прости меня, неразумную! Чего не ляпнешь в расстройстве! Прости, любый мой! — она хватала его крепко за широкие плечи, прижималась к его груди, привставала на цыпочки и целовала его губы. — Не серчай на меня за глупые слова! Что возьмешь с бабы, а?..
Не сразу, но тот смягчился и все же обнял жену в ответ.
— Знаю я, всё знаю… Сама ведь говорила о сём! Говорила же — хорошо, что княжича ты полюбил как сына, — зашептала Миланья, уткнувшись ему в плечо и с жадностью вдыхая его мужской запах. — Говорила, говорила… А сама гневлюсь на то! Голова как в огне от мысли, что любишь ты Александра пуще нашего дитя…
Она почувствовала, как грудь Мусуда колыхнулась от тяжелого вздоха.
— Довольно голову бреднями забивать! — сказал он строго. — Не желаю больше слышать такие речи.
— Не желаешь, значит, и не услышишь более, — согласно закивала Миланья.
Она чуть отпрянула назад и заглянула ему в лицо.
— Прости, что заставила везти меня в Переславль! Взревновала я тебя, — выдохнула она ласково. — Но что же поделаешь уже? Ты здесь! Дождешься, когда распутица сойдет на нет и вернешься в Новугород. А я тебя здесь буду дожидаться…
Мусуд наклонился к ней и нежно коснулся губами её лба.
«Придется подмешать ему зелья, — подумала Миланья с тяжелым сердцем. — Иначе не удержу его…»
В следующее мгновение у нее перехватило дыхание, голова неистово закружилась и она, издав тихий возглас, покачнулась. Миланья упала бы, не подхвати её Мусуд. Она слышала голос мужа, зовущий её по имени, будто бы издалека, проваливаясь во тьму. В разуме её мелькнуло понимание — не помрачение это, часто случающееся с женщинами на сносях — а дар колдовской, заговоривший с ней вдруг. Тьма неумолимо поглотила всё вокруг и скоро Миланья перестала слышать и голос Мусуда. Тьма опутала её, затягивая в себя как болотный омут — но разум Миланьи не угасал, не впадал в беспамятство.
И тьма заговорила с ней нечеловеческим голосом:
— Хочешь обмануть судьбу, колдунья? Но видишь ли ты дальше своего носа?
Непроглядное темное марево, прежде окружавшее Миланью со всех сторон, рассеялось. Она увидела снова городские улицы, дома, стены — только вот всё это было объято огнем. Смрад и копоть поднимались к небу, застилая его полностью. Отовсюду звучали крики обреченных на смерть и их безудержные рыдания. И кровь, кровь … Всюду была кровь, а прямо на грязном снегу лежали растерзанные тела убитых.