Княжий остров

- Отпустите его, мы еще встретимся, — люто ухмыльнулся Берия и ушел со своей охраной в подвалы, откуда вскоре доплыл душераздирающий вопль и хохот…

Лебедеву вернули личные вещи и оружие и посадили между двоих конвоиров в машину, которая понеслась улицами Москвы все дальше от центра. Лебедев понял, что зловещий план Берии еще не завершен… сейчас его вывезут за город и шлепнут в спину при попытке к бегству… Он осторожно нащупал оружие и опомнился вовремя… ему вернули пистолет, как часть этого плана, чтобы он первым начал свалку…

Положение становилось безвыходным, Лебедев нутром чуял, что сейчас будет конец. И тут пришел на память единственный урок, который успел дать ему неустрашимый казак Быков… Именно для такой, тесной драки, когда противник наваливается. Он успокоил бешеные толчки сердца и расслабился, как учил Егор. Горячие токи побежали по членам, прояснело сознание и только запела в голове заветная молитва Казачьего Спаса, как его охватило такое ликующее состояние простора, такая русская необузданность и вера, такое желание жить и творить, любить, видеть солнце и своих ребятишек, свою любимую, родимые кресты дедов и свое кержацкое село на Алтае, что он только краешком сознания ощущал, что машина остановилась и провожатые сунули руки в карманы за оружием… он услышал в себе все нарастающий свист, словно сокол падал с небес, словно огненная стрела святого Георгия исторглась из самого его сердца, и он не мог уже сдержать в себе стихию действия… пальцы его рук превратились в трехгранные русские штыки, а кулаки в пушечные ядра…

Внутри машины словно кружился железный смерч, натасканные убийцы яростно сопротивлялись, с лязгом ломались сиденья, хрястнула баранка и шофер поник на ней, а следом стихли и обмякли двое конвоиров. А Лебедев своим новым сознанием вдруг ощутил смертельную опасность, нависшую над ним, он страшно испугался самой машины и, рванув дверцу, выскочил из нее, побежал назад по дороге к Москве, его догнал удар мощного взрыва, сбил с ног и катанул в снег. Он протер запорошенные глаза и не увидел машины, на месте ее дымилась гарь. Он понял, что его ликвидация продублирована, подлежали уничтожению и свидетели, исполнители… Он вскочил и быстро пошел назад, к шоссе, где виднелись далекие военные грузовики.

Он шел и осознавал, что возвращаться ему нельзя, что снова схватят и опять начнутся изнурительные пытки, но долг был превыше всего. Он был нужнее сейчас именно там, пусть еще сутки, пусть несколько часов, но за это короткое время сумеет наворотить столько, сколь не сделать за годы в бегах.

Добравшись в Москву на попутке, Лебедев пешком отправился домой. Там его заждались, там был его светлый мир любви, его семья… И за миг видеть их он готов был идти на любую дыбу, на пули врагов… Осторожно подкрался к дому, слежки не было, видимо, никто не просчитал план срыва двойной ликвидации.

Жена стояла в темном окне, перекрещенном по стеклу бумажными лентами, и ему почудилось, что она несет в руках этот белый крест, молясь во его спасение… И он не сдержался, бесшабашно свистнул с улицы, свистнул так же, как вызывал ее девушкой из домашней опеки… и тут же увидел, как она тихо опустилась на подкосившихся ногах…

Лебедев прислал вестового бельца в монастырь с предупреждением о возможных решительных действиях врагов — и все было приведено в повышенную боевую готовность. На башнях и стенах установили дополнительные пулеметы, а тем временем имущество разведшколы было упаковано и частью тайно вывезено на запасной участок и развернуто там, на случай передислокации. Ожидать можно было всего, но когда на рассвете низко прошли немецкие самолеты и из них стали сыпаться парашютисты на замерзшее озеро и ближайшее поле, поднятый по тревоге Окаемов уверенно сказал Быкову:

- Помнишь, я тебе говорил, что черные клобуки НКВД и гестапо имеют прямую связь. Наши враги навели немцев… Немедленно Ирину, Васеньку, Марью и Илия отправь подземным ходом с надежной охраной за пределы боя…

Пули уже визжали над головами, бились о твердынь стен и церквей. До двух рот парашютистов в маскхалатах тренированно наступали широким охватом. По ранее разработанному плану, командование обороной принял на себя Мошняков, имеющий боевой опыт и талант организатора в подобных схлестках. Приказ стрелять он пока не отдавал, напряженно вглядываясь в цепи врага и прильнув к ручному пулемету. Снег мешал немцам, за ними оставались глубокие борозды в розовом мареве рассвета и демаскировали их, хоть самих почти не было видно, даже оружие зачехлено в белое. Как алчные змеи со всех сторон ползли к монастырю, все ближе подвигались к стенам, и Мошняков прищурил правый глаз, уверенно нажал спуск с малым опережением этих вражеских гадов на белом полотне его земли…