Княжий остров

Вдруг заметила Матерь-Сва со своей недосягаемой вышины сияние золотистое средь поля льняного, у бора соснового спящего… Пала бесшумно на крышу и зрит…

* * *

Егор поднапрягся и сел. Тело его было словно чужим, плохо повиновались руки, правая кисть была умело забинтована. Наискось через грудь тоже давил бинт, и Егор смутно стал что-то припоминать, словно ускользающий сон ловил. Осмотрел лица сидящих у костра и угадал их… Обрадовался, перевел взгляд на темные стены сарая и вдруг с удивлением осознал, что видит за ними кромку близкого леса на фоне утренней зари, четко видит деревья и кусты в каком-то зеленовато-синем цвете… видит все поле льняное и старую коновязь, ее он помнил, когда подходил сюда разведывая… Опасливо посмотрел на Окаемова и Ирину, на Николку Селянинова, протер глаза тыльной стороной левой ладони и опять пугливо взглянул на стену… Она стала словно стеклянной… Трухлявые бревна просматривались насквозь, докуда хватал глаз. Егор поднялся на ноги, отстранил Николая, кинувшегося ему помочь, и подошел к стене… Ударил по ней кулаками со всего маха, стукнул лбом, но рубленая стена оставалась прозрачной, хоть и не пропускала его самого насквозь. Егор покривился от боли в руке и вернулся к костру. Почуял на плечах мягкие женские руки и увидел, что одна ладонь у Ирины тоже забинтована…

— Присядь… Тебе еще рано вставать, — доплыл до сознания ее полудетский голос.

Он повиновался и тяжело сел на землю. Резко обернулся в угол, и снова взору его ничто не мешало, он обрел какое-то-новое зрение с ударом шаровой молнии, новые чувства. Обоняние его тоже обострилось, он чуял манящий запах Ирины, терпкий дух Николая и сладковатый запах пота Окаемова. Обострилось и цветоощущение, он с интересом смотрел на костер и дивился феерии красок огней, разноцветными дымами над ним. Все стало пугающе новым и разительно желанным, дорогим и близким, он словно народился вновь в иной цветастый и пахучий мир, перенесся со своими друзьями на другую планету.

Рассветало… Егор приподнял глаза и вдруг встретился взглядом с большущей ушастой совой, золотистым филином, сидящим на крыше и пытливо смотрящим на него через пролом. Перья совы были удивительно красивы и многоцветны, огромные глаза мудры и спокойны… Не мигая, они смотрели друг на друга, и Егор радостно вскинулся, указывая всем на нее…

— Опять та сова… теперь будет все хорошо.

Еще пуще обрадовался Окаемов, он серьезно обратился к сове, словно она понимала его:

— Здравствуй, Матерь-Сва Премудрая! Превеликая спасительница… Крышная матерь наша, охранительница земли русской великой…

Сова спокойно взирала на него, потом трижды щелкнула клювом и бесшумно взлетела с крыши, выбирая в крепи леса место посумеречней, для отдыха дневного.

Явление ее привело Окаемова снова в полное смятение и научный поиск, желание объяснить необъяснимое, заглянуть в тайны вселенной. Он ясно осознал, что может гром поразить его или иная кара, но словно помутнение нашло и взбудоражило сознание.

В углу овина грудились развалины какой-то печи, наверно, ее топили для просушки снопов льна. Со временем все обветшало и развалилось, кто-то вывернул колосники и кирпичи в черной печной саже. Окаемов обследовал это место и вынул из вещмешка Егора небольшую икону, завернутую в кусок немецкого прорезиненного плаща. Развернул ее и стал внимательно рассматривать. Егор не раз видел ее в руках Окаемова с той поры, как Илья взял икону из разбитого иконостаса монастырской церкви. Сейчас было не до его ученых причуд: огнем горели обожженная грудь и рука, в голове стоял звон, болели все мышцы, словно побывал в драке… Но Окаемов был как заведен. От него исходила такая энергия прозрения, что он завораживал всех, увлекая своими действиями и словами. То ли молния повлияла на него, то ли непонятное до конца Егору открытие, но явление совы еще больше взвинтило напряжение, и Окаемов стал не просто говорить, а вещать, словно пророк… Ирина не отходила от Егора, щупала пульс, трогала лоб прохладной рукой, заглядывала в глаза ему. Егору была приятна эта ласковая забота.

Окаемов, прихлебывая кипяток из котелка, стал ходить по овину и громко говорить. Все притихли, с интересом слушали.

- Я проанализировал события прошлой ночи и пришел к весьма любопытным выводам. Еще раз убедился, что мы находимся под неусыпным наблюдением не только Берлина и Москвы… Берите выше…

- Остались Рим и Токио, — подсказала Ирина, ничего не понимающая в его идеях, и ввела Окаемова в конфуз.

- Ирина Александровна, а граф Чернышов из старого дворянского рода… кем вам приходится? — с легкой усмешкой ответил вопросом.

- Да вы что-о?! Я из рязанской деревни, не знаю никаких графов!