Княжий остров

Васенька краем глаза приметил ее явление, и не хотелось ему в те минуты никого видеть и ни с кем говорить, но он не гневлив был и добр сердцем, с печалию прервал песнь свою, и луч стал угасать, и опять сомкнулись облака, закрыв небесный мир… Он сошел с камня, стесняясь незнакомки, и уже взял удочку, чтобы бежать домой, когда тетенька подошла ближе, и Васеньке показался ее лик знакомым: добрые большие глаза кротко взирали на него, одежды были чистые, в белых руках четки и котомка за спиной. Он увидел, что стоит она на траве босиком, а ноги грязью и дорожной пылью не тронуты. И Вася растерялся, не зная, как поступить: убежать или подойти к ней.

— Здравствуйте, — несмело проговорил он.

— Здравствуй… сын Божий…

— Меня так звал только дедушка Илий.

— Подойди ко мне, Васенька.

— А откуда вы знаете, как меня зовут?

- Подойди, не бойся. Я видела, как ты молился, и хочу сделать тебе подарок. — Она сняла заплечную суму и вынула из нее толстую старинную книгу, только совсем новую с виду.

Вася обрадованно узнал эту книгу и осмелился подойти. Тетенька протянула ему со словами:

- Это Евангелие нечитанное, и дарую тебе его на всю жизнь… Ты первый откроешь книгу и прочтешь… и сил духовных прибавится в тебе столько, что врагу тебя не одолеть и подвиг свой свершишь в этом мире…

Вася прижал к груди тяжелую книгу в переплете из свежей белой кожи, в серебряном окладе, со вделанными эмалевыми образами Господа и святых, а самый большой образ, тонко и красиво исполненный, был знакомый ему — образ Пресвятой Богородицы со вскинутыми благословляющими руками… Он хотел сразу читать, но что-то остановило его, и Вася уже радостно говорил с дарительницей. Она расспрашивала его о жизни, и Вася открывался весь, все без утайки рассказывал о мамушке и бате, о монастыре и дедушке Илие, как он молился на этом камне за всех бельцов и что явилось ему… и как хочется ему еще молиться. Они присели на траву в тени берез, и монахиня подала ему очень мягкую, пахучую и вкусную просвирку, дала запить святой водой из хрустальной бутылочки. Они говорили долго, и так пришлась по душе незнакомая кроткая тетенька, что он запечалился, когда она встала, не хотелось с нею расставаться, и если бы не мамушка, батя и семья, так бы и ушел с нею… Эта мысль его даже испугала, показалась грешной, предательской к родным своим, и он закрестился, тихо шепча молитву. Монахиня улыбнулась, благословила его на прощание и легко удалилась, опираясь на посох, с заплечной ношей в котомке…

Вася проводил ее взглядом, сладостно вдохнул свежий запах выделанной кожи на книге: она пахла и ладаном, и травами, и целебной свежестью серебра… Он хотел открыть замочки на ней, но рука его вдруг сама остановилась, и Вася медленно, торжественно понес Евангелие к своему камню. Взобрался на него коленями, положив удивительной красоты подарок перед собой, и прежде, чем растворить книгу, прочел-молитвы, а уж потом расстегнул тугие замочки и медленно, с благоговением поднял тяжелую лицевую сторону обложки. И радостно ойкнул, ему почудилось, что похожая на тонкий белый шелк бумага сияет, книга была не напечатана, а писана рукою, красиво изукрашена рисунками и причудливым русским орнаментном начальных букв… И он с затаенным восторгом стал читать вслух, да так увлекся, что не заметил, как на поляну опустились сумерки и пришла мглистая ночь…

Вася самозабвенно читал, сияющая книга открывала в каждый строке все новое и новое, он читал медленно, возвращаясь назад и перечитывая, запоминая иные листы, надолго задумавшись о молитвенных словах, опять возносясь в небо взором и душою, шепча раз за разом: «Ослаби, остави, прости, Боже, прегрешения наша, вольная и невольная, яже в слове и в деле, яже в ведении и не в ведении, яже во дни и в нощи, яже во уме и помышлении: вся нам прости, яко Благ и Человеколюбец…»