Княжий остров

— Знаешь, Илья Иванович… Так любопытно сказываешь, что слухал бы и слухал. — Егор нерешительно замялся, потом все же пересилил себя и продолжил: — В двадцать третьем году, когда мне было неполных семнадцать лет, я один выбирался предзимьем из глухой якутской тайги в Маньчжурию. В дебрях Станового хребта меня настигла зима и чуть не погубила. Случайно глазам моим открылся скит староверческий, невесть каким чудом устроенный за сотни верст от жилухи. Старик со старухой выходили меня и спасли от голодной смерти… Лайка Вера… Верка… привела меня к ухороненному входу в пешеру, ее приманил туда запах оленьего окорока. В той пещере нашел я сотни, а может, тыщи книг древнего письма, дощечки с нацарапанным письмом… Это была огромная библиотека, ее староверы собирали веками.

— Почему была? Где она теперь?

— Там же, где ей быть. Закрыта обвалом курумного камня.

— Кто еще знает о ней?

— Боюсь, что никто… Дед погиб от своей берданки, бабка прибралась через год. Я один знаю место…

— Это правда?! — Окаемов внимательно посмотрел Егору в глаза.

— А че мне брехать, как есть, гутарю… С трудом разобрал я на одной из дощечек, ить учился в гимназии, с трудом прочел имена вот этих каменных богов: Перуна, Дажьбога и какого-то Святовида…

- Световида, — поправил Окаемов. — Но этого не может быть! По Руси старообрядчество, тем паче язычество, искоренялось… Как могли попасть столь драгоценные книги в глухую тайгу?!

— Не знаю… Со скитов разных, не знаю…

- Да-а… Вы понимаете, Егор Михеевич, что вам нельзя погибать? Вы не имеете права умереть!

— Почему?

- Полковник Лебедев чудом меня выудил из Лубянки и запрятал в белорусскую деревеньку, а в ней я прямехонько угодил в лапы абвера, я думаю, что по ориентировке некоего чина НКВД; полковник Лебедев, единственный человек Советов, коему я верю и обязан жизнью. Он вам сказал, что я дороже свежей танковой дивизии?

— Было такое…

- А ваша жизнь, дорогой Егор Михеевич, важнее всего!

За вашу душу, может быть, и идет эта война. Душе нет цены. Как бренно все и страшно! Боже мой! Вы обязаны жить и указать людям клад Слова нашего, чтобы возродить забытую и попранную историю. Достаточно одного пергамента в той библиотеке, равного «слову о полку Игореве», и мир станет другим. Теперь уж я от вас не отстану! Если выберемся, надо немедля ехать туда, идти пешком, лететь на крыльях!

- Старик-хранитель мне сказал, — раздумчиво промолвил. Егор, — что книги те могут попасть в костер и следует ждать пришествия людей разумных… Я почему и рассказал, услыхав о книгах в Индии, что один раз, в тридцать восьмом году, меня силой принуждали открыть библиотеку, баба моя проболталась. Мы уже были около, да тот ученый проговорился, что жег ненужные книги в скитах уральских и соловецких…

— Ну?! Дальше…

- Слава Богу, что не открылся тому извергу, все бы пропало.

— Спаситель оберег! Спаситель… Сколько там книг?

— Разве с одного раза сочтешь? Пещера шагов двадцать на десять, и все стены уставлены, и полки из плах посеред до самого потолка. Чего там только нет! Грамотки и книги берестяные кучами, пергаменты, свитки какие-то, доски с письмом, связанные ремнями в проушины. Есть книги метровой вышины в медных и серебряных окладах, и кресты чудные. Недолго я там был, при свече одной разве все углядишь…

— Храни тебя Господь! Как бы мне хотелось хоть краем глаза увидеть, чуть коснуться голубиного слова нашего… Мы обязательно туда поедем…

Они опять вернулись на край воронки, и вдруг Окаемов начал спускаться по ее сыпучему конусу вниз. Взрывом выворотило два черных обугленных столба, уходящих шатром под вершину кургана. Он потрогал их руками, порылся ногой в осыпи и медленно вылез наверх.

— Похоже, что это могильник славянского князя. Мне довелось заниматься археологией и прочесть многое… об обычаях праславян. Я даже написал работы и опубликовать хотел, но… революция все помыслы сгубила… Под этим курганом просторная домовина из дубовых столбов, в ней челн сожженный с прахом князя. Пробить бы ход из воронки и посмотреть, описать захоронение. Возможно, здесь таится не менее ценное, чем вы нашли в Сибири.

— Принести лопатку, может, попробуем?

— Давайте завтра… Если Серафим не воспротивится. Рытье могил — кощунство, а он может нас не понять.

— Ясное дело, совестно… Серафима обижать нельзя.

Смеркалось. Они вернулись к обители и застали безмятежно спящего старца в ней. Потом сходили к Николаю на край болота. Он сказал, что до тумана успел присмотреться к тому берегу. Немцев не приметил, но за лесом вроде вился дым костра. Сержант предполагал, что фашисты ждут подмоги и собак, чтобы продолжать поиск.

Опять наплыла тучка, и заморосил мелкий дождь. Трясина запузырилась, почерпнутая водой, пал мрак ночи. Они уверились, что немцы не сунутся впотьмях, и пришли в обитель. Растопили угасшую печь, тесно улеглись на полу. Егор разом уснул, словно провалился в нежилое…

ГЛАВА III