Княжий пир

Владимир в сопровождении двух гридней неспешно выехал со двора, народ обгонял, все мчались к чудесно появившейся церкви. Чудо, сказал он себе в смятении. Но ведь всякие чудеса — это от старых богов! Вера в Яхве, от которого отделились веры в Христа и Аллаха, запрещает чудеса. Если сотворить чудо, то это удар по церкви. Или проклятые ромеи пытаются так пробраться в северные земли, идут на уступки местным богам?

Люди стояли тесным кругом у церкви, но близко все же подойти не решались. Очень редко то один, то другой, внезапно решившись, с маху бросал шапку оземь, крестился и бежал к приглашающе раскрытым вратам.

Владимир слышал возбужденные разговоры:

— Неужто ихние боги сильнее?

— Дурень, у них один бог, а у нас много!

— Ну и что?

— А то, что наши побьют.

— Не побили же?

— Значит, наши разрешили. Наши боги добрые.

— Братцы, а может, заглянуть хоть одним глазком?..

— Ты как хошь, а я наших предавать не стану…

Владимир пустил коня вперед, перед ним боязливо расступились. Он чувствовал почтительные и боязливые взгляды, но не оглядывался, послал коня по холму. Возле раскрытых врат остановил, осмотрелся.

Из церкви мощно тянуло ладаном, еще чем-то непонятным, но смутно знакомым, доносился размеренный гул голосов молящихся. Его чуткое ухо различило высокие голоса певчих, что тут же тонули в мощном рыке дьяконов.

Подскакал запыхавшийся Претич:

— Что делать, княже?

— А что мы можем? — огрызнулся Владимир.

— Да порубить всех к такой матери!

— Нельзя, — ответил Владимир сожалеюще.

— С чего ты такой добрый стал?

— Я не добрый, я просто не совсем еще дураком с вами стал. Это ж чудо, верно? А народ чудеса больше блинов любит… Даже больше драки на свадьбах. Жизнь-то серая, а тут такое диво! Даже те, кто стоит за старых русских богов, осудят. Нет, надо что-то другое…

Воевода с надеждой смотрел на князя, известного как отвагой и благородством, так и злым коварством, которого набрался, пока служил при императорском дворце в Византии.

— А что?

Владимир с досадой пожал плечами:

— Если бы знал…

— Так придумай!

— Не придумывается, — признался Владимир. — Чересчур необычное. Такого еще не было.

Воевода беспокойно задвигался на седле:

— Ты того, не засни… Вон как прут! Как столько и влазит.

Владимир и сам ревниво поглядывал на народ, что пер в церковь так, словно там раздавали горячие блины с медом. На растерянных дружинников князя поглядывали сперва с опаской, затем уже насмешливо, а затем, видя, что те лишь сопят в тряпочку, начали выкрикивать что-то обидное, делали непристойные жесты, от которых дружинники дергались, выхватывали мечи до половины, со стуком бросали обратно.

— Тоже мне, христиане, — бросил Владимир зло. — Христиане должны быть покорными, как скот!

— Да какие они христиане, — сказал Претич насмешливо. — Это чтобы тебе досадить, кресты на шею надели.

— Знаю. Это они, дурни, не знают, что потом им гордые головы пригнут, ярмо наденут…

В прищуренных глазах воеводы росло удивление.

— Нет, я не понимаю… Это ж церковь, а не бурдюк для вина.

Владимиру и самому казалось, что народу втиснулось больше, чем могло поместиться в таком крохотном тереме, размером с просторную селянскую хату. Скрывая смутное беспокойство, пробурчал язвительно:

— Они на головах один у другого… А бояре вовсе лежат на полу. У христиан так: чем больше вываляешься в грязи, тем угоднее их богу.

Подскакал, без нужды горяча коня, встревоженный Дубок. Оглянулся на толпу, сказал пугливо:

— Народ уже орет о чуде…

— Каком?

— Да вот… заметили, что церковь мала, а народ все заходит. Мол, истинно верующие все поместятся. Церковь, как родная мать, всех примет в свое лоно. Всю Русь может вот так…

Он с надеждой смотрел на князя, который всегда скор на решения, а сейчас почему-то медлит, колеблется. Воевода тоже несвойственно его дородности ерзал в седле, конь под ним храпел и дико вращал глазами.

— Русь? — переспросил Владимир медленно. — Насчет Руси…

Он оборвал себя на полуслове. Сквозь толпу протискивался Белоян, в растрепанной одежде, тяжело опирался на посох. Толпа на этот раз не расступалась почтительно, слышались смешки, недоброжелательные выкрики.

Владимир хмуро смотрел с высоты седла на седую шерсть на затылке волхва. Челюсти сжались так, что он едва разомкнул их, вместо слов вырвался почти рык:

— Ну… что скажешь?

Волхв, тяжело дыша, остановился перед ним, повел дланью:

— Уф… стар становлюсь… Вишь, что там…

— Вижу, — рявкнул Владимир. — Постареешь, когда так уделали!

Волхв все еще отдувался, на лбу, несмотря на утреннюю прохладу, выступили капли пота, шерсть слиплась, потемнела.

— Уф… — повторил он. — Замучился… пока сумел…

— Что, — сказал Владимир яростно, — что сумел?

Волхв мотнул мордой в сторону церкви. В желтых медвежьих глазах вспыхнуло удивление.

— У тебя что, бельма? Не зришь? Вон там, на холме!

— Зрю, — выдавил Владимир сквозь зубы, — я зрю христианский храм! Куда вон сейчас поперли воевода Дуболом, бояре Терпигора и Крученый, знатные купцы и старейшины из Южного конца…

Белоян удивился, но оглянулся по сторонам, понизил голос почти до шепота: