Княжна Анастасия

Здравствуй, Лена, я – Карай,
Я – овчарка светлой масти.
Не смотри, что через край
Потекла слюна из пасти.

Я в обиде. Впрочем злость —
Не напраслина на деда —
Дед оставил себе кость
От вчерашнего обеда.

Мне он сам сейчас сказал,
Что без спроса я на кухне
Все тарелки облизал.
Правда, это или слухи,

Что вчера я съел пирог,
А еще схлебал сметану,
Если есть на небе бог,
Видит он, я врать не стану.

Ты же помнишь, как невмочь
Было бабе до обеда,
Ну, решил я ей помочь,
Турка дал мне два совета.

Заходи, сказал он мне,
Мы поможем ей на кухне,
Хватит здесь двоим, вполне,
А иначе все протухнет.

Ты тарелки оближи,
Просто так не ходят в гости,
И в тени себе лежи,
Дед отдаст тебе все кости.

В холодильник спрячу сам
Колбасу, пирог, сметану,
А поскольку есть не нам,
Открывать его не стану.

Я поверил, как балда,
Облизал скорей кастрюли,
Баба мучилась – беда:
Разве можно так в июле.

Поняла, откуда – злость?
Думал я, похвалит деда,
И отдаст большую кость,
Что осталась от обеда.

Вот и верь теперь коту,
Этой твари черной масти,
На хрустальную мечту
Наговаривает страсти.

Кот, должно быть, съел пирог,
Вон притих, и еле дышит.
У кота еще кусок
Пирога лежит на крыше.

Ну, за что его любить,
Ведь не зря назвали Туркой.
Я согласен задушить
Охламона и придурка

Что за жизнь: вчера в окно,
Сунул морду ненароком,
Посмотреть хотел кино
И остался с битым боком.

И с утра, чтоб ни гу– гу,
Лена спит, разбудишь внучку,
Я облаять не могу
За забором даже Жучку.

Утка плещется в пруду,
Я опять не лаю,
Я за нею вслед иду
И утят считаю.

Только жалко, что до трех
Я считать умею.
Все желают “ка-бы-сдох”
Мне как грамотею.

Отвернулись от меня
Счастье и удача
Это правда, не брехня
Жизнь моя собачья.

А дедушка с бабушкой подошли и тоже слушают. Слушают и удивляются, что за стихоплет появился у них в доме. Да так складно жалуется на свою судьбу. Карай отошел в сторонку и еще долго ворчал. – Надо послушать другую сторону, – решила Алена, – кота Турку…

Но Турка был хитрым котом. Турка делал вид, лежа на веранде, что спит, а сам одним ухом все время подслушивал, и поворачивал его в ту сторону, откуда доносился разговор. Когда Алена поставила Анастасию на загривок коту, та утонула в кошачьей шерсти как в высокой траве, а из Турки полился льстивый, вежливый говорок: