В первую минуту я испугалась. «Убежим!» – хотелось мне крикнуть моему двоюродному брату. Но вспомнив, что я королева, а королевы должны быть храбрыми, по крайней мере в присутствии своих пажей, я сдержалась. Да и мой страх начинал проходить и мало-помалу заменяться жгучим любопытством.
– Юлико, – спросила я моего пажа, – как ты думаешь, что бы это могло быть?
– Я думаю, что это злые духи, – без запинки отвечал мальчик.
Я видела, что он весь дрожал как в лихорадке.
– Какой же ты трус! – откровенно заметила я и добавила уверенно: – Огонёк светится из Башни смерти.
– Башни смерти? Почему эта башня называется Башнею смерти? – со страхом в голосе спросил он.
Тогда, присев на краю обрыва и не спуская глаз с таинственного огонька, я передала ему следующую историю, которую рассказывала мне Барбале.
– Давно-давно, когда мусульмане бросились в Гори и предприняли ужаснейшую резню в его улицах, несколько христианских девушек-грузинок заперлось в крепости в одной из башен. Храбрая и предприимчивая грузинка Тамара Бербуджи вошла последней в башню и остановилась у закрытой двери с острым кинжалом в руках. Дверь была очень узка и могла пропустить только по одному турку. Через несколько времени девушки услышали, что их осаждают. Дверь задрожала под ударами турецких ятаганов.
– Сдавайтесь! – кричали им враги.
Но Тамара объяснила полумёртвым от страха девушкам, что смерть лучше плена, и когда дверь уступила напору турецкого оружия, она вонзила свой кинжал в первого ворвавшегося воина. Враги перерезали всех девушек своими кривыми саблями, Тамару они заживо схоронили в башне.
До самой смерти слышался её голос из заточения; своими песнями она прощалась с родиной и жизнью…
– Значит, огонёк – её душа, не нашедшая могильного покоя! – с суеверным ужасом решил Юлико и, дико вскрикнув, пустился к дому. В тот же миг огонёк в башне потух…
Вечером, ложась спать, я долго расспрашивала Барбале о юной грузинке, умершей в башне. Моё детское любопытство, моя любовь к таинственному были затронуты необычайным явлением. Однако я ничего не сказала Барбале о таинственных огоньках в башне и решила хорошенько проследить за ними.
В эту ночь мне плохо спалось… Мне снились какие-то страшные лица в фесках и с кривыми ятаганами в руках. Мне слышались и дикие крики, и стоны, и голос, нежный, как волшебная свирель, голос девушки, заточённой на смерть…
Несколько вечеров подряд я отправлялась к обрыву в сопровождении моего пажа, которому строго-настрого запретила говорить о появлении света в Башне смерти. Мы садились на краю обрыва и, свесив ноги над бегущей далеко внизу, потемневшей в вечернем сумраке Курой, предавались созерцанию. Случалось, что огонёк потухал или переходил с места на место, и мы с ужасом переглядывались с Юлико, но всё-таки не уходили с нашего поста.
Любопытство моё было разожжено. Начитавшись средневековых рассказов, которыми изобиловали шкафы моего отца, я жаждала постоянно чего-то фантастического, чудесного. Теперь же, благодаря таинственному огоньку, мой недетски пытливый ум нашёл себе пищу.
– Юлико, – говорила я ему шёпотом, – как ты думаешь, бродит там умершая девушка?
И встретив его глаза, расширенные ужасом, я добавила, охваченная каким-то жгучим, но почти приятным ощущением страха:
– Да, да, бродит и просит могилы.
– Не говорите так, мне страшно, – молил меня Юлико, чуть не плача.
– А вдруг она выйдет оттуда, – продолжала я пугать его, чувствуя сама, как трепет ужаса пронизывает меня всю, – вдруг она перейдёт обрыв и утащит нас за собою?
Это было уже слишком. Храбрый паж, забывая об охране королевы, с рёвом понёсся к дому по каштановой аллее, а за ним, как на крыльях, понеслась и сама королева, испытывая, скорее, чувство сладкого и острого волнения, нежели испуга…
– Юлико! – сказала я ему как-то, сидя на том же неизменном обрыве и не сводя глаз с таинственно мерцающего огонька, – ты меня очень любишь?
Он посмотрел на меня глазами, в которых было столько преданности, что я не могла ему не поверить.
– Больше Дато? – добавила я только.
– Больше, Нина!
– И сделаешь для меня всё, что я ни прикажу?
– Всё, Нина, приказывайте! Ведь вы моя королева.
– Хорошо, Юлико, ты добрый товарищ, – и я несколько покровительственно погладила его белокурые локоны. – Так вот, завтра в эту пору мы пойдём в Башню смерти.
Он вскинул на меня глаза, в которых отражался ужас, и задрожал как осиновый лист.
– Нет, ни за что, это невозможно! – вырвалось у него.
– Но ведь я буду с тобою!
– Нет, ни за что! – повторил он.
Я смерила его презрительным взглядом.
– Князь Юлико! – гордо отчеканила я. – Отныне вы не будете моим пажом.
Он заплакал, а я, не оглядываясь, пошла к дому.