— Последний закат сегодня встречают. К завтрашнему вечеру их уже не будет, — произнес Пчёлкин твёрдо, словно отчитывался перед лицом, выше него стоя́щим — хотя Витя и представить такого серьёзного человека не мог.
Аня напряженно вздохнула; интересно, сами люди Бека об этом догадывались? Могли подумать, что одну из последних самокруток курят сейчас в квартире, расположенной на одном из сотни московских проспектов, что в крайний раз к себе вызывают грудастую проститутку, угощая ту для начала стопкой коньяка? Было у них предчувствие плохое, какое-то неправильное, сравнимое с дыханием мёрзлой смерти в затылок?
Или твари и дальше разлагались себе спокойно, уверенные, что люди Джураева стихли в тряпочку, а победа осталась за ними?
Её передёрнуло. Но не от страха, не сомнения, а будто от презрения. Нет, всё-таки, не интересно, чем там уроды занимались, что чувствовали и что думали.
— В «Софитах» стрелять не будут?
Витя не знал, отчего усмехнулся, но взгляд вернул на глаза Анины именно в тот миг, когда уголки губ в кривости дёрнулись вверх.
— Не должны. Завтра в театре никто из людей Бековских появляться не планировал.
Она кивнула Пчёлкину, прикладывая лицо к крепкой ладони, а самой последующий вздох чуть легче дался. На каком-то подсознательном уровне Князевой спокойнее стало от мысли, что не столкнётся на балконе третьего яруса ни с Кроной, ни с Жуком, ни с самим Беком.
Кого-кого, а эту троицу Аня на первой пьесе, подготовленной Князевой с самого нуля, видеть явно не хотела.
— Вить, — позвала она негромко и вопрос закончила, только когда Пчёла подушечкой большого пальца по щеке погладил: — Ты со мной на премьеру останешься?
— Разумеется, — кивнул ей Витя, глаза шире открыв. Вот ведь Князева какая интересная — вроде, смышленая, сообразительная, а иногда такие вещи спросит, что хоть стой, хоть падай!..
— Мы, вроде как, с тобой ещё давно договорились, что на премьеры ходим.
— Мало ли, — она повела плечом в наивной, совсем бесполезной попытке скрыть появившиеся в зрачках искорки удовольствия. — Вдруг ты занят?
— Только если тобой, — хмыкнул Витя и перетянул Анну к себе на колени. Девушка руками двумя за шею мужчину обняла, сразу же пуская пальцы в волосы его, что с рожью схожи по цвету, с льном сравниться могли по мягкости, и важностью, ценностью для Князевой дороже золота были.
Она не добавляла слов. Пчёлкин сам сказал:
— Я рядом буду, — и ладонями обнял за талию, пальцами широко расставленными поглаживая чуть бедра. У Князевой ни то от выматывающего графика, полного ответственности и волнения, ни то от щемящей нежности голова поплыла. — Так что, на премьере будет тихо, Ань, на этот счёт не переживай, — уверил её Витя, а потом добавил быстро:
— Вообще, в принципе не волнуйся больно. Всё хорошо будет. Вот увидишь. Мы с тобой скоро так заживём, у-у!..
— Спасибо, Витенька, — прошелестела девушка, когда он крепче руки стиснул, Аню вверх по бедру своему к себе притягивая, сам головой прижался к груди Князевой.
Ей остро Витю поблагодарить захотелось. Она почти губы разъединила, почти погладила Пчёлу по шее, но вдруг спросила у себя, когда стала поощрять насилие, каким бригадиры, по всей видимости, проблемы свои решали.
Стихла, не найдя ответа.
Кончики пальцев ног перестали чувствоваться, будто их ампутировал кто. Девушка губами прижалась к макушке Вити и подумала, только бы он не услышал частого пульса её, будучи прижатым к груди.
Почему вдруг спокойно так отнеслась к рассказу, плану Пчёлы? В какой миг она грань перешла, с каких пор с одобрением думала о кровавых расплатах?..
«С тех пор, как люди, и доставляющие проблемы бригадирам, стали не по правилам играть», — нашелся ответ в Аниной голове, отчего Князеву будто током шарахнуло. Она сразу же от мысли этой постаралась оттолкнуться, убежать, уши закрыть, чтоб не слушать, но не вышло — дума оказалась слишком прямой, выбивающей почву из-под ног, а сердце — из груди.
«С тех пор, как тебе пригрозили наркотой и групповым изнасилованием. Или, думаешь, это — не веский повод говорить «по-плохому»?»
Вероятно, веский. И даже более чем. Не исключено, что для Вити — более веский, чем для самой Ани.
Губы девушки сами нашли макушку Пчёлы и поцеловали мягкие-мягкие пряди, пахнущие табаком, его одеколоном, аромат которого иногда в толпе чувствовала и обязательно оборачивалась в надежде увидеть знакомую спину в излюбленном коричневом пальто.
— Я с тобой, как за каменной стеной, Пчёлкин, — проговорила Аня тихо, чтоб только он услышал. Пальцы в русых волосах дрогнули, когда Князева всё-таки приняла и поняла всё беспокойство, злость Витину, из-за неё же и появившуюся в сердце мужском.
Она подбилась ближе, едва лицами не сталкиваясь.
Губы их оказались близко-близко, словно сантиметром расстояния дразня, на выносливость обоих проверяя, когда Князева сказала вещь искреннюю, какую, вероятно, ей стоило говорить чаще:
— Мне с тобой не страшно. Спокойно…
В любви бескрайней, неизвестной ни одному творцу, она провела снова ладонью по волосам его, а сама почувствовала, как руки, держащие у талии, у Вити потянулись вверх.