Княжна (СИ)

Витя дёрнул чуть головой, вытрясывая из черепной коробки фантазии о событиях, которые произойти бы могли после его снятой одежды.

И Анна читать стала. В такт её слов, голоса, что даже звучать стал мягче от чужого языка, Пчёлкин постарался дышать тише. И звуки Скаковой улицы — шум Ленинградского шоссе неподалеку от дома Князевой, крики девочек и мальчиков на детской площадке под окнами, сквознячок тёплый — стихли, став задним фоном, который не различить особо, и только чтение девушки слышать мог.

Всё будто в вакуум заточилось.

Витя опустил голову на макушку Ани, прикрыл глаза. Девушка под ним запнулась чуть, но дальше только чувственнее зачитала строки, какие, наверно, сама тогда с трудом могла понимать.

Под опущенными веками Пчёлкина заходили тени. Сначала размытые, но с каждой минутой чтения прекрасного — как по звучанию, по такту, так и по искренности — становящиеся чётче и чётче. Они стали контуры обретать, цвета, даже голоса, и тьма стала фоном ярким, превращаясь в тёплую пустую улицу.

Вите предстала история. Такая, до какой, вероятно, додумался какой-нибудь театральный режиссер ещё в начале уходящего века, но такая, какую сам Пчёлкин узнал только сейчас. И сюжет истории этой менялся в зависимости от тембра Ани. Выше, радостнее звучал голос — и герои счастливы, вместе время проводят, словно до них мир сжался. Чуть тянуть гласные звуки начинала — и безликие влюбленные сталкивались с первыми трудностями. Совсем гнусаво читала язык непростой — и сердце рвалось в тоске не столько у пары, сколько у самого Вити.

Хотя и понимал он, что не мог такую историю рассказывать приключенческий роман про негров, но ничего не мог поделать с собой.

Это шоу перед глазами Пчёлы напоминало галлюцинацию. Словно он напился, и теперь подсознание с ним игралось, выдумывало то, что не существовало на самом деле никогда. Словно всё происходящее — самообман.

Витя приоткрыл глаза; мысль собственная напугала, вынудила оглянуться — действительно, вдруг, всё придумал себе, а сам, на деле, сидел в машине всё это время, не рискуя по лестнице к Князевой подняться?

Но Анна лежала у него на груди. И выглядела ещё так естественно рядом с Пчёлкиным, словно ей судьбой предназначено было на французском ему книжки читать на выходных, иногда чуть поглаживая диафрагму, запуская тем самым по мышцам тепло — не разрушающий жар, а приятно греющий огонь.

Как же спокойно!..

Пчёла снова прикрыл глаза. История продолжала разворачиваться под аккомпанемент голоса Анны, что для него стал пианино.

Комментарий к 1991. Глава 10.

Спасибо вам за высочайшую активность в комментариях! На данный момент работа является “Горячей”, что позволяет читателям по прочтении главы оценить её, оставив комментарий при помощи стандартной формы.

Иными словами, всё для вашего удобства💕

Буду очень рада комментарию.

1991. Глава 11

Над Москвой медленно заходило солнце. Князева дочитывала «Похитителей», проглатывая одну страницу за другой; такого запала, жадности до сюжета она не испытывала давно, с самого прилёта в столицу. Волнения, до этого душившие Аню при попытке хоть строку прочесть, будто заглушились собственным голосом. Она на французском говорила, почти не смачивая горло нелюбимым кофе, а в голове быстрее формировались на родном языке мысли, складывающиеся в фразеологизмы, которых не знал ещё ни один писатель — даже сам Буссенар.

Иногда она, натыкаясь на отрывки, выученные назубок, поднимала незаметно взгляд на Витю. Проверяла, не уснул ли случайно Пчёла от монотонных, в какой-то степени гнусавых реплик, и, замечая, как чуть дёргались его веки, как ровно поднималось тело под её рукой, продолжала читать. Разумеется, он не понимал всей драмы о пещере с драгоценными камнями, обвалом снесённой в реку, но слушал так внимательно, словно думал найти в произношении Анны ошибки.

Князева переворачивала страницы с улыбкой глупой, какую только через секунды осознавала.

Когда небо окончательно покраснело, подобно бутону расцветшей гвоздики, девушка повторно дочитала роман — уже в четвертый раз. Она перевела дыхание, возможно, слишком резко, — в сравнении с мягким тоном, которым читала Буссенара, — и вдруг закашлялась.

Только закрыв книгу, Князева осознала, как сухо стало в горле. Будто долгие часы исключительно через рот дышала, копящейся слюны не сглатывая. Даже чуть больно было.

Витя от спинки дивана оттолкнулся, крепко Анну перехватывая, к себе на колени утянул и обнял так, словно в Князевой в тот миг весь мир — да что там мир, весь он, Витя Пчёлкин, в сути своей — был собран.

Руки обхватили так, словно Аня хрустальной статуэткой была, способной в пух и прах рассыпаться от излишне крепкой хватки.