Княжна (СИ)

Анна стояла у зеркала и закручивала тушью ресницы, молясь только о том, чтобы щеточка случайно не ткнула ей в глаз, чтобы слёзы не потекли. Она и так безбожно опаздывала на встречу с Ольгой, а тут ещё и глаз будет красный, как от конъюнктивита!..

Пчёлкин, у которого рубашка расстегнута была, обнял её за плечи, локтем упираясь во впадинку ключиц, и чмокнул девушку в висок. Луч солнца лежал на полу, грел ноги, отражался от нижней части зеркала, чуть слепя. У Анны губы большими от вчерашних поцелуев стали, и та радовалась, что Витя в шею целовать её не пытался; замазать потенциальный засос, похожий на тот, что сама Князева оставила возле кадыка Пчёлы, она бы не смогла, а надевать в почти что тридцатиградусную жару водолазку с горлом было явным самоубийством.

Пчёлкин улыбнулся ей через зеркало и погладил большим пальцем по плечу, неприкрытому лямками платья. Князева на него в ответ посмотрела, губы поджимая, чтоб не лыбиться слишком широко и оттого глупо, докрасила, наконец, несчастные ресницы и наклонила голову, проверяя, чтобы тушь на веках не отпечаталась.

— Я опаздываю. Сильно.

— Тебе куда?

— На Лубянку, — сказала девушка, надеясь, что не спутала площадь у Большого с Дубровкой — у неё отчего-то ещё со школы эти места были одним и тем же — и потянулась к косметичке, сменяя тюбик туши на помаду.

В то утро Аня не красным губы красила, а чуть розоватым блеском пользовалась.

— Так давай подвезу, — предложил Пчёла и чуть раскачался на месте, вместе с собой и девушку покручивая, как в подобии школьного медляка. Она кивнула с приоткрытым ртом, прокрасила губы вблизи слизистой, и потом на плечо мужчины запрокинула голову.

Витя на неё сверху посмотрел и коротко поцеловал в носик.

Анна зажмурилась, вдруг ужасно пожалев, что советские умы пока додумались лишь до создания телефонов проводных, и даже те далеко не у всех в Союзе были. Но, будь у Князевой телефон такой, как у бригадира, то она обязательно до Ольги бы дозвонилась, попросила встречу хоть на полчаса позже перенести, чтобы с Пчёлкиным побыть.

Не хотелось расставаться совсем. Сегодняшнее утро они провели, как в завязке западной драмы, которые Аня смотрела редко, предпочтение отдавая советскому кинематографу. Но, как бы то ни было, проснулись они рано и поняли, что за ночь баррикада из одеял сбилась комом где-то в ногах Князевой, а сам Пчёлкин к Анне близко-близко лежал, так, что чуть руку бы протянул — и обнять бы смог. Потом на завтрак пирожки ели; спустя сутки они отчего-то казались вкуснее.

Когда Аня проходила мимо Пчёлы в сторону раковины с пустыми чашками в руках, в распахнутом халате, с волосами, спутавшимися ото сна, у Вити что-то внутри щелкнуло внутри. Будто ручник повернули.

Он за локоть Князеву поймал, сам с места встав, и на стол её усадил. А потом целовал долго, чуть ли дыхание не выпивая своими ласками, от которых у Княжны мелко затряслись пальцы, и волосы всё Ане перебирал, укладывая девушку на спину, поглаживая выгибающуюся поясницу…

Анна не помнила, когда в последний раз так часто с кем-то целовалась. Так часто и каждый раз, как в первый, жадно.

Пчёлкин вытянул её из мыслей тем, что взглянул на запястье руки, обнимающей Князеву за плечи. Солнечный свет отразился от циферблата более чем достойных часов, ослепив Аню на миг, и она спешно принялась расчесывать волосы.

— Сейчас без двадцати одиннадцать.

— Чёрт!..

— Ну, Анют, не кипятись! — протянул Витя и сам принялся рубашку застегивать. Засос на шее отдавал цветом, какому, наверно, ещё не дали названия, но сам бы Пчёлкин описал его светло-буро-коричневым.

Он поправил рукава, когда Князева откинула со лба прядь и пронеслась в сторону ванной комнаты, где на зеркале у неё стоял флакон любимых духов, и кинул девушке вслед:

— Домчимся с ветерком! Чего ты переживаешь, правда?

— Не хочу заставлять Олю ждать.

— О, так ты с Суриковой? — с приятным удивлением уточнил Витя, с намеренной неспешностью потянулся и уверил: — Тогда не волну-уйся, ми-илая, у нас есть дополнительные сорок минут то-очно!

Анна в ответ только рассмеялась и поправила пояс платья в чёрный горох. Она думала мимо одевающегося Пчёлы пройти, чтобы не задерживать ни себя, ни его, только вот Витя не считал двадцать минут, оставшиеся до встречи, малым временным промежутком. Словно у них времени был вагон, Пчёлкин, не застегнув верхние две пуговицы, поймал Аню снова за руку.

Девушка остановилась, ощутив пол вдруг очень холодным. Пальцы босых ног почти не смогли согнуться, когда она, в ответ расслабляя руку, вдруг подалась вперед, уложила голову на грудь Вити. Лишь через секунды, отдавшие одним единственным ударом сердца, Аня подумала, что, может, лишнего себе позволяет.

Хотя, после вчерашних поцелуев в авто, от которых, вероятно, окна могли запотеть, о «лишнем» объятье думать было и смешно.

Не успела она подумать, стоило ли притереться щекой к груди Пчёлкина, как он поцеловал её в макушку и тихо проговорил — уж неожиданно тепло для любого мужчины, для самого себя:

— Ласковая ты моя…