Княжна Тараканова

«Княжна» была готова просить у всех — и сочла наиболее подходящим на роль потенциального спонсора английского посла в Неаполе сэра Уильяма Гамильтона. Она написала ему трогательное письмо с рассказом о своих невероятных приключениях в Сибири и Персии с участием вельможи Разумовского. В новой версии Пугачёв больше не был её «братом» и стал донским казаком, который, однако, в юности был привезён Разумовским к царскому двору, был замечен её матерью-императрицей и отправлен на воспитание в Берлин. Там он, как в упомянутом выше романе, стал «хорошим генералом и математиком». Далее корреспондентка перечисляла многочисленные таланты донского казака: «…владеет большими познаниями, основательно знает военную тактику, имеет талант объединять людей, владеет народным языком, потому что сам происходит из донских казаков», — и делала вывод, что он является надёжной опорой её «партии». Для успеха правого дела ей необходимо провести переговоры в Стамбуле, ведь она точно знает, что мирный договор с Россией не утверждён; Пугачёв же, как следует из его писем к ней, ведёт успешные боевые действия, и лишь газетчики распространяют ложный слух о его разгроме и пленении. В заключение Елизавета просила сэра Уильяма дать ей рекомендательные письма к английским посланникам в Вене и Стамбуле, паспорт на имя госпожи Вальмоден и ссуду в размере семи тысяч цехинов под залог её имущества в графстве Оберштейн^{166}. Ответа она не получила.

Но претендентка не отчаивалась — обратилась за помощью к папской курии. В то время апостольский престол пустовал после смерти Климента XIV 22 сентября 1774 года, и уже несколько месяцев члены конклава сидели взаперти во дворце, избирая нового папу. Тогда она остановила свой выбор на влиятельном прелате — декане Священной коллегии кардиналов и протекторе Королевства Польского Алессандро Альбани, тем более что именно он считался наиболее вероятным преемником покойного папы. Ксёндзу Ганецкому удалось передать ему письмо нашей героини, и заинтересованный кардинал отправил к ней своего секретаря аббата Роккатани.

Не раскрывая своих планов, Елизавета сумела обаять аббата рассказом о своих путешествиях по Европе, знакомстве с положением дел в Польше и Пруссии и своими симпатиями, высказанными в отношении католических обрядов; словом, по мнению Роккатани, «доказала или свою мудрость, или большую ловкость, — не знаю, право, что об этом думать». Но в письме, переданном им кардиналу, его собеседница объявила о своих правах на российский престол и о своей миссии: само небо назначило ей венец «для благосостояния церкви и счастья народов».

Однако Альбани лишь поблагодарил её за доверие и пожелал дальнейших успехов. Тогда самозванка стала чётко отмеренными порциями выдавать информацию его посланцу, поддерживая интерес к своей особе. 8 января 1775 года Елизавета вручила Роккатани копии своих писем турецкому султану и графу Алексею Орлову. На вопрос о главных, с точки зрения Ватикана, фигурах русского двора — Никите Ивановиче Панине и братьях Орловых — она авторитетно пояснила: граф Панин, конечно, обязан карьерой её матери-императрице, но вряд ли сможет открыто принять её сторону; Орловы же — люди низкого происхождения и не внушают ни уважения ни доверия. Однако она уже дала Алексею Орлову указание привести флот в Ливорно, и тот его выполнил. Кроме того, она собиралась поскорее отделаться от своей польской свиты её — члены принадлежали к разным «партиям» и враждовали друг с другом, отчего она не чувствовала себя в безопасности.

Одиннадцатого января «княжна» предоставила аббату письма своего «жениха» лимбургского графа Филиппа Фердинанда и трирского министра барона фон Горнштейна — они должны были засвидетельствовать её респектабельность. При этом Елизавета обстоятельно пояснила, что условием брака граф поставил принятие ею католичества, а это, как собеседник конечно же понимает, закрыло бы ей дорогу к российскому трону. Но вот после утверждения у власти сделать всё возможное ради торжества святой веры и римского престола это совсем другое дело. Елизавета уверяла кардинала в широкой поддержке её особы в России: «…все народы за нас» и рисовала заманчивые для апостольской церкви перспективы! «…я буду только иметь счастье победить неприятелей, то не премину заключить договор с римским двором и употреблю все возможные средства, чтобы народ признал власть римской церкви». После столь соблазнительных обещаний можно ли было отказать «принцессе» в безделице всего лишь замолвить за неё словечко перед епископом-курфюрстом Трирским, у которого она просит взаймы семь тысяч червонцев?